Опасно для жизни
Шрифт:
— Ну не могу я! День за днем ковыряемся — и ничего! Курьерша эта, Тото, совсем обнаглела. Словно сама на глаза лезет. Наши ребята засекли ее на днях около «Метелицы». Подъехала на «форде» с двумя молодцами, у каждого по сумке в руках, и — шнырь внутрь. В дверях еще обернулась и ручкой махнула нашей машине. Привет, мол, ребята! Бойцы вслед кинулись, пока с охраной разбирались, она уже исчезла. Всю «Метелицу» перешарашили — ни ее, ни парней, ни сумок. Зло берет!
— То-то ты уже на подчиненных рычишь.
— Я? Да ты что? Я им отец родной.
—
— Зарычишь тут, — признался в своей вине Слава, — когда эти крысы хлопковые все хвосты обрубают. Взять хоть Висницких. Не знаю, как старший, а на младшего уже накопано — будьте любезны. А не ухватишь — все через подставных лиц. А в «Целителе», в его собственной фирме, все чин чинарем. Ни к одной бумаге не придерешься. Налоги исправно платит. Обогащает государственную казну. А я его нюхом чую — клейма ставить некуда. Видно, хорошие юристы на них работают.
— Юристам тоже кушать надо, — вставил Александр и, вздохнув, добавил: — Ну, поработаем этими, таксами. Они, кажется, на крыс охотятся. Будем рыть носом землю. Чего-нибудь нароем рано или поздно. Впервой, что ли?
— Скажите, какие мы спокойные…
— Жениться тебе надо, Грязнов. Надежный тыл — вот что спасает от нервных перегрузок.
— Спасибо, что научил, — расшаркался приятель. — Как Ирина, кстати?
— Передает тебе неизменный привет. Поехали-ка к нам на ужин. Ирка сегодня грибной суп обещала сварганить. Из исключительно белых грибов. И плов из баранины.
— Ну уж это вообще. — У Грязнова заблестели глаза. — Да неудобно, поздновато уже.
— Ты что, совсем тут заболел? Когда это тебе у нас неудобно было?
Турецкий уже поднялся с места, но, уставившись на Грязнова, вдруг снова уселся на стул:
— Наливай!
Грязнов, хлопая рыжими ресницами, разлил водку и тоже уставился на друга.
— Вот что, поезжай-ка ты в Ригу. Пошукай там спортивные общества. Может, надыбаешь что-нибудь на Смакаускаса. А то эти запросы официальные нам лет пять жизни стоить будут. Знаешь, как они — три фразы в час: «Та, нет, мошет быть». А еще через полчаса: «Што-то я раскофорился…» Так же и в переписке. Положено через тридцать дней отвечать на мое отдельное требование — значит, ответят ровно через тридцать, даже если сегодня ответ знают.
Вячеслав Иванович рассмеялся:
— Ну наконец-то я вижу нормального Грязнова! Молодежь посылать — не уверен, что справятся. В сложной международной обстановке. А твоя обаятельная рожа открывает любые засовы. Что и требуется сделать без промедления.
— Ты что, серьезно? А как здесь без меня?
— Здесь пока ничего не происходит. Во всяком случае, по нашему делу. А в остальном тебя прекрасно заменит Погорелов.
— Да как я поеду-то? Пока официальное разрешение истребуешь на поездку в ближнее зарубежье, те самые пять лет жизни и пройдут.
— А мы тебя запустим как туриста. Загранпаспорт-то у тебя есть. Ну вот. Накрутим Ирку, чтобы она у своей рижской тетушки истребовала приглашение на твою персону.
— Это точно, — согласился Грязнов. — Что ж, как прикажете, гражданин начальник.
— Тогда за успех нашего безнадежного предприятия!
Мужчины выпили, пихнули в рот остатки бутербродов.
— Ну, давай в мою «Ладу». Я тебя, эх, прокачу!
— Нет уж, лучше я тебя, эх, прокачу. А то вы, гражданин начальник, выпимши. А уж мою-то машину никто не остановит.
Муровский «мерседес» мчался по уже темным улицам.
— Эх, неудобно: Ниночке ничего не везу, — огорчился Грязнов.
— Да она спит уже, не расстраивайся. Вот Ирине надо чего-нибудь вкусненького прихватить. И нам, само собой.
Остановившись у супермаркета, друзья взяли бутылку шампанского и «Смирновскую». Разумеется, литровую. На выходе из магазина был и цветочный отдел. Грязнов ухватил букет бледно-желтых игольчатых хризантем.
— Шикуете, полковник, — как бы укорил друга Турецкий уже в машине. — Впрочем, дама будет рада.
— А мы чаво? Мы в радостном предвкушении предстоящей деноминации запросто расстаемся с этими чуждыми нашему народу тысячами. Вот когда появится долгожданная копеечка, вот тут-то мы ее и прибережем! А тыщи эти пресловутые нам ни к чему.
Александр рассмеялся. Все-таки ему удалось изменить тяжелое, нервное настроение друга. Впрочем, его нервозность понятна: муровцы начали копаться в этом малоперспективном деле задолго до Александра и уже немного выдохлись. У Турецкого тоже для радости причин не было: результаты-то спрашивали с него, руководителя группы. И Саша чуть ли не каждый день слушал тяжелое сопение Меркулова в телефонной трубке. Но нельзя же всем поддаваться мизантропии одновременно!
Глядя в окно, Александр снова прокручивал в голове фигурантов.
— А фоторобот по последней фотографии Тото Чиртков сделал?
— Сделал, — отозвался Грязнов.
— Что младший Висницкий?
— Что… Сама любезность. Готов во всем сотрудничать.
— А сын его?
— Вызывали и сына. Прямо герой-молодогвардеец. Оба они только и думают о том, как найти негодяев, запятнавших светлое имя благородного заведения Нины Вахтанговны. Грузинка, та хоть не притворяется. Смотрит только своими очами звериными и нагло усмехается. Да ты ж ее видел.
— Видел, — вздохнул Александр.
— А старший букает своими мелкими глазками и твердит: «Я не очень приветствую род деятельности своей невестки, но ведь игорный бизнес официально разрешен. Нина Вахтанговна платит налоги, из которых поступают зарплаты бюджетникам». Только и слышишь от них про налоги, прямо благодетели Отечества! Поднять бы их, как того Буратино, вверх тормашками да потрясти хорошенько, представляю, сколько золотых бы насыпалось. На все наше необъятное поле дураков.