Опасное досье
Шрифт:
– Меня, по правде, больше беспокоит тень покойного Ивана Дмитрича, – Тузков прихлопнул ладонью лежащую на столе газету. – Здесь в связи с упоминанием Козинца совершенно очевидно, какого такого «политика самого высокого ранга» имеют в виду.
– Это может быть очень серьезно.
– Вы бы хоть иногда соврали, честный вы мой, так, для успокоения.
– Но, возможно, опасность и не так значительна.
– Вот видите, врать совсем нетрудно.
– Это не ложь, это один из вариантов правды.
Алик никогда не учился на экономиста. В свое время он окончил Ленинградский институт физкультуры, который имени
Друзья звали его Аликом, а для подчиненных он был Олег Сергеевич Дружинин. В сорок лет нормально, если к тебе обращаются по имени-отчеству. Он и выглядит на свои сорок – солидный, энергичный мужчина, крепкий и загорелый, с подходящей, не слишком массивной золотой цепью в расстегнутом вороте белой сорочки.
У него большое хозяйство. Сеть игровых залов и казино, главное из которых «Золотой дукат». Плюс нелегальная деятельность. А это, представьте, не какие-нибудь мелкие дурилки в игровом бизнесе, отнюдь. Алику Дружинину доверена координация в производстве и распространении наркотиков.
На сегодня запланирована отправка очередного транспорта в Москву – свежей партии товара, еще, можно сказать, тепленького. Следовало бы лично проконтролировать приготовления, обычно он так и поступал. Но сегодня он сделает исключение. На это есть уважительная причина – статья в «Совершенно секретно». Следовало опасаться, что данная статья – это только начало, за ней последуют новые разоблачительные материалы, и уже в следующем номере, чем черт не шутит, может быть названа его, Алика, фамилия. Удивительно, что все завертелось в отсутствие Козинца. Был бы он жив, другое дело, но без него… Откуда же ветер дует? Конкуренты? Надумали тягаться с самим Тузковым? Как бы то ни было, если подуют злые ветры, должники перестанут платить, это факт. Посему надо все отложить и монотонно заняться должниками.
Гоша опаздывал, Дружинин не выдержал, позвонил на мобильный.
– Ты где застрял?
– Через пару минут буду. Я ведь не «скорая помощь», у меня нет мигалки.
Он приехал через пятнадцать минут. Дружинин прервал его рассказ о пробках на дорогах и безжалостно высказался в том духе, что долг платежом красен.
– С чего вдруг? – Гоша изобразил удивление на безвольном красивом лице. – Мы же договорились об отсрочке, я, наверно, смог бы заплатить проценты…
– В жопу твои проценты! – перебил Алик. – Я молчал, пока не припекло, ты не можешь пожаловаться.
– Старина, но у меня сейчас нет денег, даже чужих.
Алик отмахнулся от него, как от комара.
– Гоша, ты знаешь, о чем речь.
– Но, послушай…
– Я-то послушаю. Но люди, которые дают мне деньги, вообще ничего не слушают, это очень противные люди. У них вообще нет органа, которым слушают. Неделя, десять дней от силы. Потом они придут к тебе.
– И что дальше? Денег у меня нет.
– Ты это говорил, – поморщился Алик. – Будешь искать. Все продашь. На Ирочку свою будешь билеты продавать.
– Ты что такое говоришь! – Гоша изобразил не возмущение, этого он не мог себе позволить, но как бы удивление. – Мы же друзья!
– Все
– Алик, это честно, это великодушно! Но где мне взять почти миллион баксов? Тем более теперь, после 17 августа?
– Думай. Давай думать вместе. Только не тяни, не советую.
Алик с улыбкой протянул руку. Он держался по-приятельски, но в то же время так, чтобы собеседник ни в коем случае не забывался. Он знал, какие чувства побуждает у окружающих, в том числе, у друзей: зависть, нелюбовь и, против воли, уважение. Да и что такое зависть, если не своеобразное признание менее удачливыми чужого превосходства.
На запруженных транспортом улицах Москвы Тиша то и дело демонстрировал чрезмерную удаль, словно доказывая кому-то и прежде всего самому себе, что с «крылышками» на руле вместо педали газа можно ездить очень даже неплохо.
– И какой же русский инвалид не любит быстрой езды! – поворачивался он к сидящей рядом Полине. – Не боись, домчу тебя в целости.
Было около половины первого, когда Тиша лихо подрулил к редакции ежемесячника «Совершенно секретно». Конечно, трудно было рассчитывать, что сотрудники редакции выходят на обед в определенный час. Но время было вполне обеденное, кто-то может и выходит. Тем более, что рядом располагалось симпатичное кафе, а чуть подальше слева – ресторан. Они не простояли и десяти минут, когда из здания вышел высокий черноволосый мужчина в светлых брюках и синем клубном пиджаке и неспешно направился в сторону кафе.
– Ну, что, годится? – спросил Тиша.
– Попробую, – отозвалась Полина. – С кого-то надо начинать.
Войдя в кафе вслед за черноволосым мужчиной, Полина задержалась у входа, рассеянно озираясь по сторонам, этакая Маша-растеряша. «Испанец», как мысленно окрестила она мужчину, уже сидел за самым удобным столиком возле окна, и Полина могла как следует разглядеть его. На вид испанцу было лет сорок, волосы густые, черные, зачесанные назад, на висках элегантная седина, умные живые глаза… Да, жаль будет, если он не сотрудник редакции.
Солнечный свет, проникающий через открытую дверь кафе, просвечивал Полину насквозь, и испанец имел возможность вдоволь налюбоваться ею. Даже и без света, бесстыдно рисующего ее силуэт, мужчины всегда инстинктивно втягивали живот и расправляли плечи при виде Полины. Неудивительно, что испанец занервничал. И, может быть, поэтому, или может, из-за неуместной природной застенчивости, черт их, в конце концов, знает, этих мужиков, никак он не мог решиться пригласить девушку к своему столу, хотя ясно, кажется, ясней не бывает, что она именно этого и ждала.
Придется самой делать первый шаг! Полина с лучезарной улыбкой двинулась к испанцу. Тому ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ, обнажив при этом длинные белые зубы. Полина немного щурилась, вроде как она не очень хорошо видит. Уже взявшись за спинку белого стула, она сделала нужное лицо и воскликнула:
– Ой! Извините, ради Бога, я, кажется, ошиблась!
Испанец приподнялся с церемонным полупоклоном.
– Прошу вас, садитесь! Если и произошла ошибка, то, конечно же, мы ее легко исправим!