Опасное лето (илл.)
Шрифт:
Внезапно за кулисами раздалось пронзительное завывание Эммы:
О,Муми-папа вышел из левой кулисы с плащом, небрежно переброшенным через плечо. Он повернулся к публике и стал читать дрожащим голосом:
Узы родства разорвать меня долг обязует. Ах, неужели корону мою ты похитишь, сестрица внука, рожденного мне моей дочкой-принцессой?..Заметив, что ошибся, папа начал сначала:
Ах, неужели, царский венец ты похитишь, о тетка внука, рожденного мне моей дочкой-принцессой?..Муми-мама, высунув мордочку, прошептала:
Ах, неужели, корону мою ты наденешь, сестрица нашей невестки, возлюбленной царского сына…— Да, да, да, — подтвердил Муми-папа. — Я пропущу эти слова.
Шагнув к Мюмле, спрятавшейся за зеркальным шкафом, он произнес:
Ты, о неверная мюмла, молчи, содрогайся и слушай: Лев сотрясает железную клетку, голодный. Страшный, рычит на луну — о несчастная мюмла!Наступило долгое молчание.
В ярости клетку свою сотрясает, голодный, Мюмла, дрожи, лев рычит на луну, сотрясая клетку непрочную — льва целый день не кормили…— чуть громче повторил папа.
Но ничего не произошло.
Обернувшись, Муми-папа спросил:
— Почему не рычит лев?
— Не стану рычать, пока Хомса не подвесит луну, — заявила Эмма.
Хомса высунулся из-за кулис.
— Миса обещала сделать луну и не сделала.
— Ладно, ладно, — поспешно сказал Муми-папа. — Пусть лучше Миса идет на сцену, я-то все равно уже вышел из образа.
Миса важно выплыла на сцену в красном бархатном платье. Но тут же остановилась, закрыв лапой глаза и упиваясь тем, что она — примадонна. Это было бесподобно!
— В радости я… — подсказала Муми-мама, подумав, что Миса забыла роль.
— Да я же держу паузу! — шепотом огрызнулась Миса. Она приблизилась к рампе и простерла лапы к публике.
Что-то щелкнуло. Это Хомса запустил вентилятор в осветительской.
— Мам, это что — пылесос? — удивился ежик.
— Помолчи! — заворчала ежиха.
Миса начала декламировать трагическим голосом:
ВНо тут она оступилась и, запутавшись в бархатном платье, грохнулась в лодку, где сидели ежи.
Зрители закричали «ура!» и совместными усилиями взгромоздили примадонну обратно на сцену.
— Только не волнуйся, фрекен, — напутствовал ее пожилой бобер. — И сразу же откусывай голову!
— Кому? — растерялась Миса.
— Ну, тетушке вашенской внучки, кому же еще? — пояснил бобер.
— Они ничего не поняли! — прошептал Муми-папа жене. — Твой выход, и поторопись, милочка, будь так добра!
Мама быстренько подобрала юбки и, вынырнув на сцену, сказала с доброй и смущенной улыбкой:
Свиток мой черен — тебе он, Судьба, адресован. Тот, кого ты привечала, — изменник, предатель, отступник. Ложь — его путь, этой ложью и душу твою он отравит. О, роковая ночь! Ах, роковая ночь! Ох, роковая ночь! —бубнила Эмма.
Муми-папа тревожно смотрел на маму.
— Льва выводите, — прошептала она, желая ему помочь.
— Льва выводите, — повторил папа не очень уверенно, а под конец закричал: — Льва подавайте сюда!
За сценой послышался громкий топот. Затем откуда ни возьмись выскочил лев, сделанный из старого покрывала. Передние лапы льва изображал один бобер, а задние — другой. Публика визжала от восторга.
Лев замешкался, но потом подошел к рампе, поклонился и тут же развалился на две части.
Публика похлопала в ладоши и стала разъезжаться по домам.
— Но это еще не конец! — ужаснулся Муми-папа.
— Дорогой, они снова придут завтра утром, — сказала мама. — Эмма считает, что премьера не будет иметь успеха, если генеральная репетиция не кончится маленьким провалом.
— Ах, вот оно что! — сразу успокоился папа. — Во всяком случае, они смеялись, — радостно добавил он.
Миса отошла в сторонку, чтобы успокоиться. Ее сердце страшно колотилось.
— Они аплодировали мне, — шептала она про себя. — О, как я счастлива! Я буду всегда, всегда вот так счастлива!
Одиннадцатая глава
О том, как обманывают тюремного надзирателя
На следующее утро были разосланы театральные афишки. Птицы летали над заливом и сбрасывали театральные программки, ужас как красиво разрисованные Хомсой и Мюмлой. Они кружились над лесом, над берегом, над лугами, над водой, над крышами домов и садами.
Одна программка, покружив над тюрьмой, упала прямо к ногам Хемуля, который дремал себе на солнышке, натянув полицейскую фуражку на лоб. Хемуль тотчас заподозрил, что это тайное послание узникам, и цепко схватил листок. Еще бы не схватить, ведь у него под замком сидело целых три узника, больше их у него никогда не бывало с тех самых пор, как он стал надзирателем. А в последние два года ему вообще некого было стеречь, вот почему он так дрожал над своими подопечными.