Опасное молчание
Шрифт:
Этим весенним утром, звенящим птичьими голосами, когда над росистым изумрудом травы стелется дымка тумана, Ганна спешит на полонину.
Просто беда! Местные женщины с незапамятных времен хранят поверье о том, что надо скрывать от окружающих беременность и срок родов, чтобы не «сглазили ребенка». И вот сейчас у молодой доярки, «хранившей тайну», роды начались прямо на ферме.
Якуб Романичук, муж роженицы, прибежал в село за Ганной.
Да, бедняжке было плохо. Опоздай Ганна на какие-нибудь полчаса, все
Якуб взволнован и горд тем, что у него родился сын. Его выразительные серые глаза исполнены благодарности к доктору.
— Идите, побудьте с женой, — говорит Ганна.
— Женщины меня прогнали, — смущенно разводит руками молодой отец. — Смотрите, председатель идет, видно, уже знает…
Данило Валидуб, в темном распахнутом дождевике с капюшоном, надетым поверх киптаря, подошел к ним. В руках он держал пачку газет. По энергичному, опаленному ветром лицу председателя угадывалось, что он чем-то радостно взволнован.
— Поздравляю, отец! Какое имя сыну дашь?
— Любомир.
— Хорошее имя, — сказал Валидуб. — Да, друзи, значит, будем менять наш перспективный план. Сегодня собираем коммунистов села, надо принять решение. В семь вечера собрание.
— Добре, — задорно блеснули из-под густых бровей глаза Якуба. — Надо обгонять соседей. А помните, Данило Олексович, весну сорок седьмого?
— Когда ты с «энтузиазмом» полеводческую принимал? — лукаво подмигнул председатель.
— Побоялся, верно. До меня там четыре бригадира сменили.
— Но принял? — улыбнулся Валидуб.
— Пришлось. А в бригаде одни женщины. Начну бывало дисциплину подтягивать, а мне деликатно: «Ты, сынок, не распекай, что я опоздала. Сам заимеешь семью да деток, тогда по-другому закукукаешь».
А другая еще поддакнет:
— И этот, как Данило Валидуб, точно дрожжи в тесте!
И повиснет пчелиный гул на весь день, а дело стоит во всех пяти звеньях. Приходилось самому в каждый дом заходить, объяснять, уговаривать…
— Зато когда зацвел лен, а потом созрел, — подмигнул Валидуб, — женщины наши нарадоваться не могли. Из МТС трактор доставил нам невиданную еще здесь льнорвалку. Машина убирала по семь и больше гектаров льна в день.
— И хороший урожай льна собрали? — спросила Ганна.
— Лен дал тогда колхозу семьсот тысяч дохода, — отозвался Валидуб. — А еще через год мы уже имели общего дохода полтора миллиона рублей.
Подошла пожилая доярка Мокрина Беда, родная сестра покойной матери Данила Валидуба.
— Тетя Мокрина, еще студеная роса на траве, рано ходить босиком, — заметила Ганна. — Можно простудиться.
— Привыкла, — усмехнулась Беда. — Слушай, Данило, я тоже могу надоить больше молока от каждой коровы. Хочу переписать свое обязательство.
— В добрый час! — улыбнулся Валидуб. — Кормами у нас коровы не обижены, так
— И премия будет? — подмигнула племяннику Беда.
— А как же!
— Так вот, чтоб ты знал: самая главная премия для доярок сейчас — баню на ферме поставь. И чтоб с дождичком, как в кино показывали.
— Уже запланировали. Построим. И душ будет, все — как в кино! — звонко и раскатисто засмеялся председатель.
Мужчины проводили Ганну до реки.
— Не заблудитесь одна? — спросил Валидуб.
— Я сейчас в Белый Камень иду, — сказала Ганна. — Тут, если через гору, два-три километра. Дорога мне знакомая.
— Могу проводить, — с истинно рыцарской готовностью предложил Якуб Романичук.
— Не беспокойтесь, вам и без меня хлопот по горло.
Они попрощались до вечера.
Ганна, не оглядываясь, быстро поднималась по тропинке. Думая о Валидубе, укорила себя, припомнив, как она тогда легкомысленно, не имея ни малейшего представления о человеке, сделала заключение: «Такой на зеленый лес посмотрит — лес завянет!..»
Теперь она себе говорит:
«Светлая голова у председателя и золотые руки…»
Да, такой весны, какая выдалась в прошлом году, даже старики припомнить не могли. Дожди в Карпатах лили днем и ночью.
Горевали колхозники. Ходил мрачнее тучи председатель Валидуб.
Посеяли кукурузы в пять раз больше, чем в предыдущем году, а когда, наконец, показались всходы, у людей сердца сжались: что же теперь будет?
На общем собрании колхозников Данило Валидуб сказал:
— Солью сыт не будешь, думою горя не размыкаешь. Надо спасать урожай.
Нелегко из лунок, где растет по четыре-пять всходов, выдергивать стебли, а потом делать подсадку на площади в пятьдесят гектаров, разбросанных по склонам гор.
Кто работал охая, открыто ропща: мол, выдумал председатель «забаву», а народ страдает!
Но большинство, видя, что Данило Валидуб сам от зари до зари в поле, что вся его семья не покладая рук трудится на кукурузе, делали свое дело терпеливо и добросовестно.
На пятый день Маричка со слезами взмолилась:
— Папа, я спины не могу разогнуть. Можно, я сегодня не выйду в поле?
— На работе нет родни, дочка, — сказал отец, — Сейчас каждая пара рук нужна. Завтра уже ликвидируем всю изреженность и — шабаш!
В субботу, когда вся работа в поле закончилась, поздним вечером председатель зашел в больницу.
— Ганна Михайловна, голубонька, дайте мне какого-нибудь снадобья, башка разламывается.
Измерила ему температуру и мысленно ахнула: «Сорок!» Все указывало на пневмонию.
— Что? В такую горячую пору лечь в больницу? Нет, нет…
— Никуда я вас отсюда не выпущу, — решительно заявила Ганна. — С воспалением легких нельзя шутить.