Опасное молчание
Шрифт:
Но нет, непреклонным остался гордый титан.
— Как ни мучь ты меня, громовержец Зевс, но все же настанет день, когда и тебя повергнут в ничтожество, — грозит тому закованный Прометей. — Вот сидишь ты теперь, могучий, на светлом Олимпе и мечешь громы и молнии, но они тебе не помогут…
Тут Кремнев умолк, заметив, что мальчик весь изменился в лице: он будто к чему-то с тревогой прислушивался.
— Чуете, трембита? — вдруг проговорил Левко. — То с полонины… Случилась какая-то беда… Дедусь условился: если какая
Олексу Валидуба с большой осторожностью привезли в село и сразу положили в больницу.
Узнав, об этом, Кремнев поспешил туда.
Ганна встретила Евгения Николаевича бледная, растерянная.
— Ну, мой бедный Гиппократ, что случилось?
— Ничего не понимаю, Евгений Николаевич, — чуть не плача, прошептала Ганна. — Больной жалуется на покалывания в сердце при ходьбе, глубоком вдохе. Внезапно теряет сознание. Ума не приложу. Пульс ритмичный, удовлетворительного наполнения. Температура нормальная. Анализы крови превосходные. Электрокардиографические изменения не наблюдаются. Но чувствую, что здесь что-то более серьезное, чем ревматизм.
Кремнев внимательно осмотрел и опросил старого чабана.
Оставшись снова вдвоем с Ганной, он задумчиво сказал:
— Мое личное впечатление, так сказать, интуиция… Короче — необходимо срочно сделать рентгеновский снимок сердца. Хотя исключается слепое ранение, однако — чем черт не шутит? Бывают случаи попадания инородного тела в сердце. И если стенка сердца повреждена не на всю толщину и проводимость возбуждения через нее остается не нарушенной, то электрокардиографические изменения не наблюдаются, и наличие инородного тела в сердце само по себе еще не может дать характерных изменений на электрокардиограмме.
«Этого еще недоставало», — невольно вздрогнула Ганна.
— Схожу к председателю, — сказал Кремнев, — попрошу машину. Повезем старика в райцентр.
В районной больнице их с изысканной вежливостью принял хирург Рудь. Выше среднего роста, хотя и весьма уже располневший, хирург подтянут и независим.
— К сожалению, главврач заболела, она рентгенолог. — Но тут же хирург успокоил: ключи от кабинета у него, и он охотно берется сделать рентгенологическое исследование.
Через полчаса все сходятся на одном: да, в стенке левого желудочка сердца — иголка длиной в восемь сантиметров.
— Нужна срочная операция, — говорит Кремнев.
Ганна понимает: не верить ему нельзя.
— Вторгаться в сердце? — хмурится Рудь. — В наших условиях такую сложную операцию делать безрассудно.
— Вот так, без боя признать, что смерть победила? — в глазах Кремнева жгучий упрек. — Да, слишком уж очевиден ваш испуг, коллега.
— Я — врач, не игрок, — мягко возразил Рудь. — Мне чужды азарт и риск. И, по-моему, коллега, нельзя обманываться, а потом надеяться, что произойдет чудо. Я не могу себе позволить этот эксперимент. Иголка
Дремучее невежество потрясает Ганну. Имя Гиппократа звучит дико в его устах.
Собранная, строгая, Ганна говорит:
— Да поймите же вы, коллега, на фронте, в условиях полевого подвижного госпиталя, Евгений Николаевич Кремнев без всякой тщательной предоперационной подготовки оперировал, извлекая инородные тела из сердца и перикарда после травм, полученных в бою.
Молчание.
Кремнев настаивает:
— Прошу вас, коллега, немедленно распорядиться готовить больного на стол.
— Это фанатизм! Я не позволю зарезать человека! Сестра, отдайте мне ключ от операционной.
«Вот когда трусость невозможно отличить от подлости, — возмущение перехватывает Ганне горло. — Что же все-таки делать?»
Она почти выбегает из кабинета главврача, где происходил весь этот разговор, и в вестибюле сталкивается с Данилом Валидубом.
— Ну, что?.. Чем порадуете, доктор? Может, какие лекарства надо купить?
— Хорошо, что вы пришли, — переводит дух Ганна. — Вашему отцу нужна операция.
— Да что вы, доктор! — развел руками председатель. — Старик не захочет, сбежит.
— Я не стану скрывать — его жизнь в опасности, — призналась Ганна. — В сердце иголка…
Данило Валидуб, ошеломленный, подавленный свалившейся на него бедой, только и мог сказать:
— Иголка… Откуда она могла там взяться? Что же… раз надо, я согласен на операцию…
— Вы только не волнуйтесь, — словно огонек в темноте, заронила в душу председателя надежду молодая женщина. — Кремнев — очень хороший врач.
А наверху Рудь бесил Кремнева своим присутствием.
Как всегда в минуты страшного волнения, что-то горькое и соленое, как море, подступает к горлу. В сердце зло и безжалостно кольнул осколок…
«Спокойно, спокойно… надо беречь нервы», — сказал себе Кремнев, даже в мыслях не обрекая Олексу Валидуба.
— Вот что, коллега, у нас уже не остается времени на раздумья и сомненья. Дорога каждая минута, надо немедленно оперировать, — решительно говорит Кремнев.
Рудь отводит взгляд от освещенных требовательностью глаз Кремнева.
— Это ошибочное решение. Старик может умереть под ножом.
— Я прошу вас готовиться к операции, коллега, — еще решительнее настаивает Кремнев.
Гнетущую тишину разрывает встревоженный голос вошедшей сестры.
— Больной опять потерял сознание.
— Что значит для врача собственный недуг? — с трудом одевается Владимира Васильевна. — Как я могу лежать с моей гипертонией, если где-то близко смерть вот-вот может выхватить у нас человека, и какого еще человека! Это же наш Горный чародей.