Опасное наследство
Шрифт:
– Хвтит! – яростно зашипел я. – Зткнись!
Бен посмотрел на меня с неожиданной обидой, но, к счастью, закрыл рот, и я воспользовался тишиной, чтобы кое-как подняться на ноги. В углу комнаты я заметил груду одежды, среди которой зеленым пятном выделялся знакомый жилет.
Я добрел до своей одежды и начал одеваться. Пальцы не гнулись, так что о застегивании пуговиц речи не шло, но на силе ярости я ухитрился натянуть брюки, рубашку, жилет и сюртук. Попробовал даже вдеть свои ужасные ноги в валяющиеся рядом ботинки, но они мне перестали подходить, оказались велики, и я бросил эту затею.
– О,
– Пшел ты, – пропыхтел я и, как был, босиком и в расстегнутых штанах, направился к двери.
– Куда собрался?
– Дмой.
Я наконец понял, где нахожусь: в лодочном сарае около озера в нашем саду. Чокнутый братец скрывался все это время у меня под носом, даже территорию поместья не покидал!
– Кстати, это теперь мой дом, а не твой, – отрезал Бен. – Ты умер, Джонни. Я еще никому не говорил об этом, как-то времени не было, но когда скажу, все снова станет моим – фальшивые бумажки про мое сумасшествие никакой суд не примет. Ну должна же быть на свете справедливость! Ты бы все потратил на дурацкие развлечения, а так деньги послужат на благо человечеству.
Он зловеще улыбнулся, и меня захлестнула новая волна подозрений: что, если ударил меня все же он? Вернул себе титул и деньги, избавившись от меня.
– Тебе нельзя уходить, – серьезно прибавил Бен. – Оставайся, а? Поболтаем, как братья, покажу тебе свои изобретения, и…
Но я уже дернул на себя дверь, едва не упав от усилия, и побрел в темный сад. Ночной воздух, наверное, был чудесный и свежий, но я ничего не чувствовал.
– Джонни, стой! Вернись! – Я продолжал отупело двигать ногами, и Бен ледяным тоном бросил мне вслед: – А знаешь что? Катись, куда хочешь. Когда станет плохо, сам явишься.
– Нвлнуйся, не явлсь, – на ходу отрезал я.
Земля под ногами была черно-белой – где грязь, где подтаявший снег, – но мои голые ступни не чувствовали ни холода, ни воды. Вперед меня толкала надежда. Что, если это сон? Нужно просто лечь в постель, и тогда я проснусь. Ноги приходилось ставить очень точно – я боялся, что, если упаду, подняться не хватит сил.
– Быстро не ходи – оживленное тело совсем не то же самое, что живое, – мрачно посоветовал Бен, стоя в проеме двери. – Укачает и будет тошнить раствором. Придется срочно пополнять, а на тебя мне даже раствора жалко.
Он захлопнул дверь сарая, и все погрузилось во тьму, слабо подсвеченную луной. Я брел пьяной походкой, пытаясь ставить ноги на землю, не промахиваясь, – не чувствовал поверхность. Руки бессильно болтались, голова не держалась прямо, шея ослабела, как у старика. Но темный силуэт дома уже маячил впереди. Это придавало мне сил и помогало упрямо шагать через луг. Только бы попасть туда, и все будет хорошо. Жизнь не могла поступить со мной так ужасно.
Но она, похоже, могла. Я понял это, когда упал, обо что-то споткнувшись, и, в точности как предсказывал Бен, изо рта у меня выплеснулось немного прозрачной жидкости. Я завыл от отвращения, вытер рот и встал. Нет уж, ничто меня не остановит.
Дверь, к счастью, была не заперта. Я ввалился в темный холл и, постанывая от
Зато спальня выглядела прямо как настоящая, точно такая, какой я ее помнил. Всхлипывая от пережитого страха, я разрыл одеяла, рухнул в гостеприимные объятия постели и закрыл глаза.
Но сон не пришел. Я лежал и лежал, потом перевернулся на спину и уставился в темный потолок. Как же мне проснуться, если я не могу заснуть? Ущипнуть себя, чтобы разбудить, я не решился, – не хотелось трогать это жуткое тело. В углу комнаты стояло зеркало, перед которым я недавно одевался на бал, и я решил, что буду очень храбрым. Поднялся с кровати и подошел к нему.
И отшатнулся, как-то сразу поверив, что это не сон: я не смог бы выдумать такого кошмара. Поднял руку и коснулся уныло висящих волос, синих губ. Чуть приоткрыл рот и высунул кончик языка, но тут же убрал его обратно – и правда черный. Кожа – бледно-серая, постаревшая, глаза – мутные. Искривленная, кособокая фигура, голова заваливается набок. Ничего страшнее я в жизни не видел.
Я бросился на третий этаж. Вполз туда, держась за перила, и кинулся в ту комнату, где… Где…
Синяя гостевая спальня, как и все прочие, была застлана ковром. Около двери на ковре обнаружилось темное пятно, уродливое, засохшее. Я с трудом опустился на колени рядом с ним – на то же место, куда сел тогда, оглушенный ударом. Из безжалостных глубин моей памяти всплыло воспоминание, что последним моим движением было падение вправо, тяжелое и бесконтрольное, как у неживого предмета. И теперь, упираясь слабыми руками в пол, я осторожно опустился вправо.
Жуткое пятно на ковре оказалось прямо у меня перед глазами. Оно расходилось в стороны от той точки, где приземлился мой висок, – и вот так, лежа на месте своего убийства, я наконец понял: все это – правда.
Я умер. Я мертвец. Бен с помощью демонической машины вернул меня, но не совсем. Нормальным, как прежде, мне не стать.
Какое-то время я лежал, таращась на тяжелые каминные щипцы, прислоненные к стене: кто-то заботливо поставил их, хотя раньше они наверняка лежали рядом со мной. Потом с истерическим бесстрашием, которого сам от себя не ожидал, я кое-как сел, выплюнув себе на рубашку еще немного безвкусной жидкости, – расплата за резкую смену положения. Держась за косяк, встал с того места, которое, по всем законам природы, не должен был покинуть на своих ногах.
Я спустился к себе в комнату и следующие полчаса посвятил застегиванию пуговиц: на штанах, рубашке, жилете, сюртуке. Сколько на одежде пуговиц, начинаешь замечать только тогда, когда приходится справляться с ними негнущимися, одеревеневшими пальцами. Неприятнее всего в этом, пожалуй, была необходимость все время смотреть на свои жуткие синие ногти. Первые пуговиц шесть я тихонечко выл, потом достиг таких глубин отчаяния, что умолк. Для того, что я собирался сделать, мне жизненно необходимо было иметь пристойный вид.