Опасное наследство
Шрифт:
– Давин, заруби себе на носу! Этого делать нельзя. Она врет! Неужто ты не видишь, что она врет?
– Все одно, нам нельзя отослать ее назад к этому чудовищу! – сказал он. – Коли ей нынче этого не хочется, Дина, давай загляни ей в глаза! Коли она правду говорит, то… то, стало быть, мы берем ее с собой. Пусть даже наверх, в Высокогорье, коли так суждено!
Меня словно бы пнули ногой в живот.
Я почти забыла об этом в угаре радости от встречи с Давином и Розой, всего этого напряжения, в угаре ощущения свободы. Но теперь это снова настигло
Я больше не была Пробуждающей Совесть.
– Дина! Что случилось? – Давин испытующе поглядел на меня.
Я склонила голову:
– Ничего!
Я не могла заставить себя сказать ему об этом.
– Давин, она врет, говорю тебе!
– Ты ведь не поглядела на нее как следует! Почему же ты так уверена?
Я, сдаваясь, пожала плечами:
– Я вообще не могу больше это делать. Поступай как знаешь!
Я зашагала дальше.
– Дина! – раздраженно и вместе с тем растерянно запротестовал он.
– Поступай как знаешь! – повторила я, продолжая идти.
Поэтому, когда мы спустя некоторое время добрались до того места, где Пороховая Гузка ждал нас с лошадьми, мы по-прежнему волочили за собой Сашу.
У нас было только две лошади, так что продвигаться вперед быстрее мы не могли. Но нам хотя бы удавалось по очереди ехать верхом, чтобы ноги немного отдохнули. Саше тоже посчастливилось долгое время ехать верхом. У Тависа не хватало сил, так что и он какое-то время двигался верхом. И только бродяга, который пострадал больше всех, не хотел садиться на лошадь.
– Для того, кто желает укрыться в лесной чаще, две ноги лучше, чем четыре копыта твои, – пел он, обращаясь к лошади. И, несмотря на свою хромоту, он ошеломляюще быстро продвигался вперед. Это не он задерживал нас.
Бродяга… Я так и не смогла называть его иначе.
– Как тебя зовут? – спросила я его, когда мы плелись по дороге рядом друг с другом.
Он улыбнулся. Молниеносный блеск ошеломляюще белых зубов. Но это могло быть из-за того, что все остальное в нем было темным от солнечного загара и грязи.
– Бродяга по кличке и бродяга от роду, – по-видимому, по привычке тихонько пропел он.
– Бродяга? Так же зваться нельзя! Он пожал плечами.
– Другого имени у меня нет, – ответил он.
– Тсс! – прошептал Давин. – Кажется, я что-то слышу.
Мы все постояли молча. И вправду. Нас настиг звук, по-прежнему отдаленный, но все же предупреждающий о беде. Собачий лай! Не произнося ни слова, мы снова двинулись в путь, теперь еще быстрее и как можно тише.
Охота началась!
Не будь с нами бродяги, нас бы уже сто раз схватили. Наверняка он был наполовину барсук, а вернее всего – лис. Такой лис, который может вскарабкаться
Он оставлял ложные следы. Находил окольные дорога и укрытия. Он проводил нас через непроходимые чащи. Заваливал пройденный путь как угодно и чем угодно – камнями, водой, поваленными деревьями…
Однажды он навел собак на ложный след с помощью зайца, которого поймал. В другой раз кинул осиное гнездо в лагерь преследователей, так что половина их лошадей разбежалась и им пришлось ловить их несколько часов кряду.
И все-таки солдаты-драканарии по-прежнему шли за нами по пятам. Их было так много, что казалось, будто они никогда не спят. Они преследовали нас без устали. И всякий раз, находя какое-либо укрытие, где можно было хотя бы несколько часов отдохнуть и немного поспать, мы были вынуждены вскоре покинуть его.
– Если не выспаться как следует, глупеешь, – сказал Давин, моргнув одним глазом. – Что-то теряешь или забываешь об осторожности.
– Из всех благ мира сон всего дороже: он спасает мужа от голода и от жажды тоже, – пробормотал бродяга и отпил большой глоток из одной еще оставшейся у нас бутылки воды, а у нас их было всего-то две. Пороховая Гузка потерял свою бутылку, когда мы вынуждены были поспешно убраться от ручья, где расположились накануне.
Назавтра мы потеряли лошадей. И Сашу, но эта потеря была ныне для нас не очень велика.
Мы уже приближались к Высокогорью, и там было множество камней, крутых откосов и немного меньше деревьев. Нам надо было перевалить через вершину утеса, где укрыться было нелегко. И бродяга устроил еще один ложный след, чтобы заставить преследователей держаться на расстоянии, пока мы осмелимся начать подъем на перевал. По одну сторону тропки, которую, как мы надеялись, выберут преследователи, вместе с лошадьми укрылись Давин, Пороховая Гузка и Саша.
– Нынче не спускайте с нее глаз, – предупредила я, пока Роза, Тавис и я искали себе место в нашем укрытии, довольно высоко над нашей тропкой на противоположной стороне.
– Ты так подозрительна! – сказал Давин. – Разве она сделала нам что-то дурное или, может, навредила нам?
Особо ничего, разве что бывала порой ужасающе медлительна и еще оставляла бирюзово-синие нити в разных местах на деревьях. Но я этого не упомянула.
– Нынче стерегите ее! – сказала я, и Давин раздраженно кивнул:
– Да, да уж!..
И вот мы, стало быть, лежали каждый на своей стороне тропки и ждали и надеялись, что дракана-рии проедут мимо, не обнаружив нас.
– Они скачут! – прошептала Роза, сжав мою руку. – Слышишь, собаки?
– Гав-гав-гав! Гав-гав-гав! Хоо-у-у-у-у-у-в-в-в! Хоо-у-у-у-у-у-в-в-в!
– Гав-гав-гав! Гав-гав-гав! Хоо-у-у-у-у-у-в-в-в! Хоо-у-у-у-у-у-в-в-в!
Да, теперь их было слышно вполне отчетливо. Так чудно и протяжно выли собаки драканариев, когда чуяли какой-либо след. И вот мы увидели самых первых из них: серо-коричневые, ощетинившиеся страхолюды, достигавшие ростом середины бедер взрослого мужчины.