Опасное наваждение
Шрифт:
– Мы привыкли к трудностям, – смиренно сказала женщина.
– Это вы так думаете.
Эти мормоны были сплоченной и набожной семьей. Они не щадили себя. В пять утра раздавался сигнальный рожок. Пока их лошади щипали травку, они молились и сытно завтракали. Они приглашали нас с Сетом присоединиться к ним, но мы никогда этого не делали. Сет сказал, что эти люди настоящие религиозные фанатики, и я решила избегать их. Люди, безоглядно верующие во что-либо, кроме самих себя, раздражают меня. В шесть тридцать снова звучал сигнальный рожок, и мы отправлялись в путь. Сет ехал впереди, иногда так отрываясь от нас, что я теряла его
Мормоны не чурались музыки и пели по дороге. Они вообще редко молчали, и через некоторое время я нашла их компанию вполне приятной. Жена их предводителя, Люси Эшбах, пригласила меня ехать в их повозке, чтобы дать Огненной передохнуть. Отказавшись пару раз из вежливости, я наконец согласилась. Сет мною больше не интересовался, хотя мы и спали рядом около костра в отдалении от повозок мормонов. После того, как мы похоронили Андерсонов, он несколько дней даже избегал прикасаться ко мне. Я не знала, почему он согласился вести этих людей через горы. Собственно, это не имело значения. После такого бессмысленного окончания нашей погони ничто не имело значения. Наверное, Сет согласился просто потому, что никакого лучшего занятия у нас тогда не было.
Кроме Люси, в семействе Эшбах были еще две молодые женщины и несколько маленьких детей. Я спросила Люси:
– Это все твои дети?
– О нет, – засмеялась она, – эти женщины тоже жены Орсона, а мальчики и девочки – их дети от него.
Я на какое-то мгновение потеряла дар речи.
– Но ведь вы его жена!
– Мы все его жены, – с ласковой улыбкой ответила она. – А он наш муж.
«Наш муж!»
– И вы… вы не ссоритесь? – спросила я.
– Зачем нам ссориться? Это Божья воля, и мы рады принять ее. – Люси одарила меня нежной, извиняющей улыбкой. «Ну да, – подумала я, – когда фортуна повернется к тебе задом, все сваливай на Божью волю».
– У этих мужчин помногу жен, – рассказала я вечером Сету. – Я бы не поверила, но мне сказала об этом сама миссис Эшбах. У этого старика три жены! Что ты об этом думаешь? Три жены!
– Я говорил тебе, они фанатики, – ответил Сет, пожимая плечами. – Мне жаль мужчину, который повесил на себя даже одну жену.
Эти слова больно задели меня. Зачем надо было так говорить?
Через два дня мы добрались до реки и начали спуск к форту Бриджера, получившему свое название по имени горного жителя, который построил его. Джим Бриджер встретил Сета, как родного сына.
– Сет, мальчик мой! – вскричал он, похлопывая Сета по спине. – Как я рад тебя видеть! Я уж думал, ты стал жертвой волка или какой-нибудь женщины. Давненько ты здесь не был.
Я вышла вперед, и он улыбнулся.
– А кто эта красавица с тобой рядом? Здравствуйте, мэм! Сегодня величайший день в истории форта Бриджера!
Я чуть не сказала, что я жена Сета, но он опередил меня:
– Это баронесса Равенсфельд. Она путешествует с нами. Женщины-мормоны так и задрожали от возбуждения.
Они впервые услышали мой титул и были поражены. «Они еще не так были бы поражены, если бы узнали, как я его заработала», – мрачно подумала я.
В форте Бриджера мы провели всего одну ночь и отправились к хребту Уосач. Нам предстояло перейти через него и спуститься к Солт-Лейк-Сити. Из того, что я слышала об этом городе, я сделала вывод, что это неподходящий для меня город. Я знала, что нам с Сетом недолго осталось быть вместе. Я была слишком встревожена, чтобы лить слезы по мормонам.
В Солт-Лейк-Сити местные мормоны встретили нас очень радушно. Нам с Сетом, как мужу и жене, предоставили комнату в доме старейшины мормонов, торговца по имени Зебулон Пратт. Я была в восторге. Наконец мы с Сетом сможем остаться наедине. Нам нужно было о многом поговорить, выяснить наши отношения и решить, куда теперь ехать.
В первый же вечер нас пригласили на обед в дом к Брайэну-младшему. Старейшина Пратт и старейшина Эшбах с толпой своих жен тоже должны были прийти. Ни мне, ни Сету обед не понравился, хотя еда была превосходна, а разговоры довольно занимательны. Сет злился оттого, что на столе не было вина, а я так хотела скорее остаться с ним наедине, что половину разговоров пропустила мимо ушей.
Брайэн-младший, должно быть, в чем-то был фанатиком, но он также оказался умным политиком и прирожденным руководителем. Он сумел убедить всех этих людей бросить свои дома и землю ради блага сообщества. Каждой семье на новом месте выделялось столько земли, сколько она была в состоянии обработать.
Брайэн-младший вдобавок был галантным кавалером и ценителем прекрасного. Он то и дело оценивающе поглядывал на сидевших рядом женщин. Меня он разглядывал с особенным одобрением. В тот вечер на мне было мое единственное шелковое розовое платье с довольно большим вырезом.
– Я слышал о вашем таланте, баронесса, – сказал старейшина мормонов. – Одна из моих жен была на вашем концерте в Германии, правда, давно.
– Ну, не так уж давно, – весело улыбнулась я. – Но как ей это удалось?
– Ее родители родом из Германии, они вскоре иммигрировали сюда и приняли религию Святых, – объяснил он. – Может быть, вы окажете такую честь и споете для нас сегодня вечером?
Я попыталась вежливо отказаться, но все остальные, сидевшие за столом, кроме Сета, конечно, который выглядел так, словно его это совершенно не касается, подняли такой гвалт, что мне в конце концов пришлось согласиться. Оставалось надеяться, что они не заставят меня петь их нудные гимны.
После обеда все собрались в гостиной. Одна из жен Пратта подошла ко мне с нотами песен Франца Шуберта. Король Людвиг тоже любил Шуберта. Я встала около раскрытого фортепиано, и еще одна из жен – молодая, та, что видела меня в Мюнхене, – яростно забарабанила по клавишам. Я выбрала песни, которые она смогла бы сыграть: «Соловей», «Отдых». А под конец спела «Guten Nacht», или «Доброй ночи». Все песни я пела на немецком. Я знала, что Сет понимает, о чем я пою.
Любовь, как путник вечный,Блуждает меж людьми.Так на земле извечно,Спи, радость, крепко спи.К чему мешать покою,Будить тебя к чему?Я тихо дверь закрою,Уйду в ночную тьму.Пишу тебе на двери:«Мой друг, спокойно спи»,То знак, что о тебе лишьВсе помыслы мои.