Опасное положение
Шрифт:
Джастин, по-моему, вообще не ложился. Каждый раз, когда я просыпалась, он стоял у двери в камеру. Лицо напряжено, плечи расправлены. Как зверь в клетке, выжидающий момента, чтобы выбраться. Или как часовой на посту.
В любом случае это его не спасло.
Стальная дверь распахнулась так резко, что в полудреме я приняла грохот за взрыв.
Внутрь ворвались двое – в черных шлемах и с матрасами, которые они держали, как щиты. Захватчики со скрытыми лицами походили на темных бронированных жуков из моих бредовых кошмаров.
Они
Послышались приглушенные крики. Перекатившись через край верхних нар, я свалилась на спину жука из преисподней и, не отдавая себе отчета, начала дубасить его по плечам. Только против щитков и пластин жучьего обмундирования мои кулаки были бессильны. Дочь вопила, и я никак не могла ее отбить.
– Я пойду, пойду! – заорал Джастин. – Не трогайте их. Не троньте, говорю!
Мучитель Эшлин выпрямился, убрал с нее матрас и смахнул меня со спины. Я тяжело шлепнулась о пол, в последнюю секунду обхватив руками голову. Не хватало еще одного сотрясения.
Джастин кое-как поднялся и, пошатнувшись, встал у открытой двери. Из разбитого рта сочилась кровь, запястья сцеплены спереди.
Первый жук схватил его за наручники и утащил прочь.
Наш мучитель, прикрывшись щитом, отступил к выходу. В последнюю минуту он откинул забрало шлема. Мик.
Он улыбнулся и послал нам воздушный поцелуй. Похоже, давно так не веселился и жаждал повторения.
Наконец он вышел за порог. Стальная дверь с лязгом захлопнулась, и мы с Эшлин остались одни.
Слез не было. По молчаливому согласию мы вместе сжались на верхних нарах, чтобы жуки не сразу до нас добрались. Из нашего стратегического пункта было видно черное небо в узком оконце. Ночь еще не прошла, новый день не наступил, но казалось, будто мы торчим в этом аду целую вечность.
Дочь легла набок, повернувшись ко мне спиной. Я обняла ее за талию и уткнулась лицом в русые волосы.
Когда Эшлин была маленькая, она обычно пробиралась к нам в спальню. Всегда молча. Я открывала глаза, а она стояла у кровати, как маленькое бледное привидение. Я приподнимала одеяло, и дочь ныряла ко мне. Наш маленький секрет, который Джастин не одобрил бы.
Я же никогда не возражала. С тех пор как она научилась ползать, ходить и бегать, я поняла, что недолго нам отведено – совсем скоро она повзрослеет и оставит родной дом. За первые пять лет жизни Эшлин, за все бессонные ночи это были чуть ли не единственные моменты, когда она по-настоящему принадлежала мне. Я любила обнимать горячий клубок ее тела у себя под боком, вдыхать запах детского шампуня.
Теперь моя девочка выросла. В свои пятнадцать она уже стояла вровень со мной, но в груди была еще худенькая, и руки-ноги хрупкие, как у жеребенка. Похоже, через год она меня
Я почувствовала, что дрожь возвращается. Желудок снова скрутило. Усмирить тело усилием воли не получалось.
– Мам? – услышала я мягкий, сдавленный голос дочери.
Я пригладила ее русые волосы, и впервые за долгое время мне стало стыдно за свою слабость. Не нужно было вообще прикасаться к этим таблеткам. Зачем я так позорно расклеилась, сглупила из-за интрижки мужа? Может, наш брак и развалился, но я по-прежнему была матерью. Неужели я забыла об этом?
– Сотрясение, – пробормотала я.
Дочь не купилась на туманную отговорку и посмотрела на меня в упор. У нее были мои каре-зеленые глаза. Все так говорили. Красавица и умница, взрослая не по годам. Я коснулась ее щеки, и на этот раз она не отклонилась.
– Прости, солнышко, – прошептала я.
На лбу у меня выступили капельки пота. В моем полуобморочном состоянии они ощущались как кровь, а не влага.
– Тебе нужны твои таблетки, – сказала дочь.
– Как ты…
Я оборвала вопрос, не желая услышать ответ.
– Проверяла твою сумку, – самым обычным тоном объявила Эшлин, – и твой мобильник. Папин тоже. Вы ведь перестали разговаривать не только друг с другом, но и со мной.
Я промолчала, просто вглядываясь в свое отражение в решительных глазах дочери.
– Мы любим и всегда будем любить тебя.
– Я знаю.
– Но родители – тоже люди.
– Я не хочу людей, – сказала Эшлин, ложась на живот. – Я хочу прежних маму и папу.
И тут мое время истекло. Без таблеток прошел один из побочных эффектов – тяжелый запор, – и кишечник решил взять свое.
Я бросилась к унитазу.
Понос был таким сильным, болезненным и зловонным, что хоть плачь. Только с рвотой, потом и стулом из меня вышла вся жидкость.
Эшлин оставалась на верхней койке, стараясь не смущать меня. Правда, теперь мне было почти все равно. Я смертельно устала. Схватившись за измученный судорогами живот, я думала, что превратилась из человека в животное. Из уважаемой супруги и матери, знавшей себе цену, в женщину, которая загибается в гадючнике.
Наконец страшный приступ диареи закончился. Остались только дрожь, пот, боль и глубочайшая бездна отчаянья.
Я сползла с унитаза и свернулась на полу.
Казалось, вот-вот наступит конец света.
Позже Эшлин сказала, что заходил Радар. Он принес кувшин воды, стопку полотенец, парацетамол, а еще антидиарейное и антигистаминное средство. Чтобы скормить мне таблетки, Радару пришлось потрудиться на пару с Эшлин.
Потом он ушел, попросив ее обтирать мне лицо смоченным полотенцем. Дочь не знала, как меня поднять на нары, поэтому примостилась рядом на полу.
В какой-то момент я открыла глаза и увидела, что Эшлин смотрит на меня.