Опасное соседство (Узы моря. Опасное соседство. Возвращение)

Тесен Ялмар

Ветряные мельницы по-прежнему притягивали его как магниты, и он медленно продвигался зигзагом от одной из них до другой по заросшей несколько иным, низкорослым кустарником местности, и точно так же, зигзагом, тянулось рядом с ним в горы шоссе. Ветряные мельницы были как-то связаны с этим шоссе, и наоборот, само шоссе тоже связано было с руслами пересохших рек, с многочисленными тропами, промоинами и оврагами в несколько километров длиной, выходившими в широкие долины, где виднелись фермы и опять же торчали все те же ветряные мельницы; кое-где возле мельниц были возделанные поля и даже небольшие селения. Населенных мест он избегал, как и прежде, однако же теперь ему не требовалось обходить их слишком далеко; так или иначе, вскоре он снова оказывался на черной ленте шоссе, тоже отмеченном, насколько хватало глаз, сверкавшими на солнце

незнакомыми строениями на четырех опорах, но уже не мельницами. Это были столбы высоковольтной линии, и они не представляли для Пятницы ни малейшего интереса, разве что служили ему указателями направления, как и металлические ограждения вдоль шоссе, которые, изгибаясь, тянулись порой на десятки километров по крутым склонам оврагов или горловинам рек, где гуляли ветры.

Разметка шоссе и ограничительные столбики по обочинам в таких местах были выкрашены разными красками — светящейся в темноте красной, серой и охряной, — и повсюду торчали высокие белые бордюрные камни, которыми были выложены и границы чуть покатых стоянок на склонах, так что Пятница порой срезал путь и перебирался с одной такой площадки на другую по прямой, поскольку белые камни были видны издалека. От него с пронзительными криками удирали даманы, нырявшие в свои норки среди камней, однако же он не часто бывал настолько голоден, чтобы тратить драгоценное ночное время на довольно трудную охоту за ними.

Однажды его пребольно укусил крупный сердитый даман-самец, на которого он прыгнул сверху, а в другой раз, когда даманы по случаю его появления подняли дикий переполох, он оказался объектом внимания черного орла. Даманы очень любили погреться на солнышке, и тогда поймать их было относительно легко, но Пятница не мог позволить себе ждать, пока солнце осветит все утесы, рассеется тьма и небо засияет разноцветьем тонов, ибо только тогда даманы наконец вылезали из своих нор.

В ночные часы, когда он находился в пути, его соперниками, как и всегда, становились серые мангусты и шакалы. Изгороди, защищавшие шоссе от шакалов, встречались здесь везде, как и на протяжении уже пройденной Пятницей тысячи километров; изгороди карабкались по немыслимым каменистым кручам и отвесным утесам, но для Пятницы препятствием не служили, и если проволочная сетка оказывалась специально загнута и вкопана в землю, то он легко перелезал через изгородь по деревянным столбикам, служившим опорами.

Если его заставала в пути и первая половина утра, то он предпочитал вообще не показываться и уж тем более не влезать на столбики ограды, а старался отыскать в сетке дыру — и почти всегда находил ее — и проскальзывал в нее, не тратя лишних сил. В этой каменистой стране ему угрожали отнюдь не леопарды, которых на юге Африки осталось совсем мало, и даже не орлы, а бабуины, царившие здесь повсюду: они висели на скалах, оглядывая окрестности внимательными карими глазами.

Их отряды редко насчитывали менее двух десятков обезьян, а порой даже более сотни, и ничье движение не могло ускользнуть от их внимания. Прочесывая вельд, они выстраивались в ряд, длиннорукие, неопрятные, похожие на огромных, скачущих по равнине пауков, сметающих на своем пути все, что оказывалось слабее их, все, до чего они могли дотянуться, отодрать от скал или достать из-под камней. Даже стинбоки и серые рибоки в страхе бежали при их приближении: стинбоки старались укрыться в густом кустарнике, если он был поблизости, а рибоки, точно скаковые лошади, устремлялись к скалам и забирались на немыслимую высоту, один за другим, такие же серые, как растущие на этих скалах кусты и лишайники, и сливавшиеся с ними; выдавали их лишь пушистые белые кисточки на кончике хвоста, которые мелькали точно пушистые шарики, поднятые с земли ветром.

Бабуинов тоже привлекали ветряные мельницы и находившиеся возле них огромные круглые открытые цистерны с водой, которые казались как бы маленькими озерами, когда по их поверхности пробегали небольшие волны, а «на берегах» собиралось множество мелких животных. По ободу таких цистерн тянулась кирпичная кладка, и Пятница часто прогуливался по ней, хотя порой и вовсе не мог подойти к цистерне, и приходилось лакать где-нибудь в укромном уголке, низко опустив голову, из лужицы. Стенки цистерн были иногда слишком высокими и крутыми, чтобы он мог просто вспрыгнуть на них, и становились недоступными, если поблизости он не обнаруживал какой-нибудь удобной ветки или кучки камней. Посетив за время своего путешествия

по меньшей мере сотню таких цистерн, Пятница отлично был с ними знаком и совсем уж редко не мог добраться до воды. Впрочем, несколько раз его постигло разочарование. Например, встречались ветряные мельницы со сломанными крыльями, а возле них — совершенно пустые цистерны, потрескавшиеся и ожидавшие ремонта; а порой цистерны с водой охраняло целое стадо бабуинов, не желавшее уходить оттуда в течение всего жаркого дня, а Пятнице, который обычно всю ночь находился в пути, к утру страшно хотелось пить — теперь ему особенно нужна была вода, и ее наличие сильно сказывалось на скорости его продвижения на юг.

Однажды среди холмов и долин Роххефельдберге и Комсберге он целый день проторчал на самых верхних и тонких ветвях огромного дерева, а его мучители, павианы, играли и искали друг у друга блох, время от времени поглядывая на него снизу и скаля клыки.

В другой раз он поиграл с ними в смертельно опасную игру, спрятавшись в остове старого брошенного мотоцикла.

Карие глазищи бабуинов посверкивали вокруг, высматривая кота сквозь проржавевший до дыр металл, он слышал топот их лап у себя над головой и страдал от страха и отвращения.

Бабуинов он ненавидел даже больше, чем каракалов и леопардов, и уж конечно больше загадочных львов.

Продвигаясь среди здешних низкорослых кустарников — человеку они были по колено, но коту все же казались настоящим лесом из спутанных черных стволов и ветвей, — он крался, как маленький леопард, и местным мелким крысам казался, должно быть, чуть ли не великаном.

На склонах похожих на американские горы холмов порой встречались целые участки, заросшие дикой рожью, от которой эта горная гряда и получила свое название; здесь всегда было полно крыс и полосатых полевок. Пятница здорово наловчился охотиться на них, всегда стараясь залечь возле проложенной ими тропки, а потом одним ударом сразить жертву. Впрочем, на рассвете ему частенько приходилось оставаться с носом и потом долго моргать глазами среди пыльной листвы, если вспугнутая им капская куропатка, серая и жирная, похожая на обыкновенную курицу, вдруг взлетала совсем рядом, громко хлопая сильными крыльями.

Однажды он поймал взрослого зайца и весьма удачно избежал удара его когтистой задней лапы, промелькнувшей на волосок от его глаза; зайцу он тут же перекусил шейные позвонки. Такое получилось у него впервые, и после удачной охоты он позволил себе вдоволь попрыгать и покувыркаться, помурлыкать и помяукать. Но заяц оказался слишком тяжел, и в воздух его подбросить не удалось, хотя Пятница попытался сделать это и сам неуклюже повис головой вниз, перекувырнулся, смущенный таким оборотом дела, и еще три раза проделал тот же самый трюк, притворяясь, что именно этого и хотел с самого начала. Это был небольшой капский заяц, примерно в два раза легче Пятницы, с красновато-рыжей шерстью, хотя ни шерсть, ни мягкий пух на брюхе Пятницу не интересовали, и он легко ободрал с зайца шкуру когтями.

Его самоуверенность и беспечность после поимки второго зайца, что произошло тремя днями позже, чуть было не стоили ему глаза; это случилось среди пшеничных полей к востоку от Матрусберге. Этого длинноухого зверька он схватил, как и предыдущих, за горло, однако это оказался совсем другой заяц и весил он столько же, сколько и сам Пятница. Кот вцепился в его мягкую шерсть и совершенно неожиданно оказался на скачущем зайце верхом, но тут же получил удар сбоку по голове и полетел на землю, оглушенный и совершенно потерявший ориентацию.

На шоссе всегда можно было найти падаль, хотя сам Пятница пользовался этим не часто. Днем пестрые вороны, парившие над дорогой на своих широких крыльях, камнем падали вниз, и их чрезмерно близкое соседство ему не слишком-то нравилось, как и соседство ястреба-тетеревятника или пустельги. Вряд ли имело смысл штурмовать черные отвесные утесы, хотя вперед он продвигался очень медленно, но и обходные пути стали трудны, и все реже удавалось поймать какого-нибудь грызуна, которого он теперь хорошо приспособился определять по запаху. Исчезли и бесконечные отары пасущихся овец, порой причинявшие ему столько беспокойства, особенно когда пастух перегонял их с одного места на другое и как раз там, где Пятница улегся вздремнуть в дневные часы. Отары овец сопровождали не только пастухи, но и собаки, хотя и сами пастухи не могли устоять перед соблазном швырнуть палку в любого, даже самого маленького и удирающего от них зверька.