Опасности прекрасный лик
Шрифт:
Тони смотрела на полку, о которой шла речь, а видела в первую очередь вены на больших темных руках, державших полку, и мускулы на обнаженных предплечьях. На мужчине была красная майка и голубые джинсы. Внезапно Тони представила его обнаженным, и перед ней возникла картина, как она пробегает пальцем по его покрытому древесной пылью телу, вычерчивая кружки и спиральки на его бедрах, на его плоском, твердом животе. Она встряхнулась и увидела, что мужчина смотрит на нее с удивлением.
— Установите так, как считаете нужным, —
— Прекрасно.
Он взглянул на свои наручные часы и отправился укладывать инструменты. Тони следила за тем, как руки его берут инструменты, и представила эти руки на своих грудях. Она почувствовала, как отвердели соски, а затем, когда он потянулся за своим стареньким голубым свитером, Тони поняла, что ей холодно.
— Тони… Я могу называть вас Тони?
Она кивнула, наслаждаясь звуками своего имени, произнесенного его низким, звучным голосом. Мужчина натянул свитер через голову, затем сказал:
— Я сегодня иду на открытие вернисажа своей подруги. Не хотите ли пойти?
Глаза Тони расширились.
— Конечно, — сказала она, удивляясь себе. — А где это?
— В Ист-Виллидж.
Ист-Виллидж! Тони была обескуражена тем, что кто-то приглашает ее на вернисаж в Ист-Виллидж. Да она и в Сохо-то редко ходила на открытие выставок. Все ее друзья из художественных галерей были с Мэдисон-авеню или с 57-й улицы. Меха, шампанское, икра и все такое прочее. Вернисаж в Ист-Виллидж был вовсе не для нее.
Тем не менее она ощущала, что предложение Пьера было ей вызовом. Она не могла устоять.
— Я схожу домой принять душ и переодеться, — сказал Пьер. — Встретимся в галерее. Это на перекрестке Авеню-Си и 11-й улицы.
Ощущение того, что ей бросают вызов, усилилось. Неужто ей действительно хочется самой пробираться в самое сердце богемных трущоб, чтобы встретиться с фактическим незнакомым человеком? Неужто она спятила от одиночества? Да нет, конечно.
— Хорошо, — услышала Тони свой голос.
В семь тридцать Тони подкатила на такси к углу Авеню-Си и 11-й улицы. У входа тусовалась группа неряшливо одетых молодых людей в черных джинсах и черных же кожаных куртках, которые держали в руках пластиковые стаканчики или пили прямо из горлышка бутылочное пиво.
Тони пожалела, что не надела брюки. Она чувствовала, что в своей короткой юбочке и меховой шубе бросается в глаза.
Тони расплатилась с таксистом, выбралась наружу и услышала приглушенные возгласы: «Позор!» Бледненькая девушка с коротко стрижеными волосами, обесцвеченными пергидролем, погладила рукав ее манто.
— Бедные норки. Интересно, сколько же им пришлось страдать, прежде чем их убили и превратили в эту вещь?
— На эту шубу их пошло по меньшей мере штук пятьдесят, — с отвращением произнес какой-то мужчина.
— Больше шестидесяти.
— Что такое? — Тони не привыкла, чтобы какие-то незнакомые люди дотрагивались до ее шубы, и ей никогда в голову
— И еще сотни искалеченных животных. — Девушка с обесцвеченными волосами укоризненно посмотрела на Тони. — А вам известно, что на каждые шестьдесят пойманных в капкан норок еще сотня других животных случайно погибают в капканах и просто выбрасываются? Собаки, олени, кошки, кролики…
Тони протиснулась мимо девушки, сожалея о том, что уступила нелепому приглашению Пьера. Здесь ей делать нечего!
Большая мансарда была полна народу. Тони чувствовала, как все пялятся на ее роскошную шубу и думают, какая она жестокая. Она с вызовом запахнулась.
Где же Пьер?
Она протиснулась к бару, чтобы что-нибудь выпить. Бармен отсутствовал; стоял лишь белый стол с белым же разливным вином и пластмассовыми стаканчиками. Вино даже не было охлаждено. Поморщившись, Тони отвернулась. Она не могла пить такую дрянь. Наконец она заметила Пьера. Он разговаривал с огромной женщиной в полосатом оранжево-зеленом платье. Одно круглое золотое кольцо было продето у нее в ноздре, а несколько колец поменьше висели в ухе. Когда женщина разговаривала, что-то поблескивало у нее на языке, и Тони через мгновение сообразила, что язык у нее тоже проколот.
Пьер поднял глаза, увидел Тони и подошел к ней.
— А вот и вы. Нравится?
— Не очень.
— А что вы скажете о живописи?
Тони не заметила картин. Теперь она посмотрела на огромные белые полотна, висящие по стенам. Нечто похожее на белые резиновые шланги было искусно прикреплено к полотнам в виде гигантских узоров. Тони пожала плечами.
— Ничего. Это ваши?
— Моей подруги. Хотите познакомиться?
— Это та, вся проколотая, с которой вы беседовали?
Пьер улыбнулся.
— У вас тоже проколоты уши, — заметил он.
— Но не язык же.
— Ну, и она не проколола соски. Однако не остановилась перед тем, чтобы проколоть себе язык… и влагалище.
— О Боже!
— Мы все себя чем-то ограничиваем. — Пьер взял Тони за руку и повел к выходу. — Мне кажется, женщины вольны поступать со своим телом как им заблагорассудится. Но лично я не могу сказать, что мне нравится видеть какие-либо увечья. — Он снова улыбнулся. — Даже проколотые уши.
— Но это же совсем другое дело! — воскликнула Тони.
— Разве?
Они вышли наружу.
— Ладно, я вижу, что вас не интересует это искусство. Тогда мы можем перекусить что-нибудь.
Тони с благодарностью позволила проводить себя на улицу. Пьер постоянно останавливался, чтобы перекинуться словом с какими-то людьми, часто на французском, которого Тони не знала. Казалось, он знал здесь всех.
Когда они наконец остались одни и пошли в западном направлении вдоль облупившихся заброшенных зданий на 11-й улице, Тони спросила: