Опасный беглец. Пламя гнева
Шрифт:
Сумма была большая. Зимпель с досадой тряхнул счёты и начал считать снова. Сотни, тысячи, десятки тысяч. Вторая сумма получилась ещё большей. Зимпель наморщил редкие брови. Он записал и эту сумму и начал вычитать большую из меньшей.
«Только бы меня так не заставили! — с тревогой подумал Эдвард. — Вычитывать большее из меньшего даже меестер Шнаппель не умел».
К двум часам письма кончились. По улице бежали мальчишки из контор, мелкие служащие — домой на обед. «Меня тоже отпустят на целый час!» — с радостью подумал Эдвард. Но хозяин молчал. Молчал
— Уже два часа, менгер… — решился напомнить Эдвард.
Стул хозяина со скрипом завертелся.
— Глоттерс! — крикнул хозяин. — У вас мальчишка сидит без дела.
— Сейчас! — Глоттерс схватил Эдварда за руку и побежал с ним куда-то.
Они спустились, поднялись и снова спустились по внутренним лестницам. Наконец пришли в низкое темноватое помещение. Здесь пахло мышами и лежалым отсыревшим сукном.
Кипы материй громоздились на полках вдоль стен. Полоски, горошек, колечки, цветы… У Эдварда разбежались глаза.
— Снимешь с полок, обметёшь пыль, а потом опять сложишь в порядке, — сказал Глоттерс.
Он кинул Эдварду тряпку и ушёл.
Сбросить кипы на прилавок, обмести с полок пыль — это было нетрудно. Но как сложить их обратно? В каком порядке они прежде лежали, — Эдвард уже не мог вспомнить.
«Надо сложить по рисунку!» — решил Эдвард. Он начал подбирать полоски к полоскам, цветы к цветам, горошек к горошку. Он вспотел, поднимая и закидывая на полки тяжёлые кипы материи. Через полчаса всё было готово. А ещё через десять минут вошедший на склад Глоттерс ахнул, выкатил глаза и побежал за хозяином.
— Посмотрите, что он сделал! Вы только посмотрите, хозяин, что он сделал! — Глоттерс вертелся вокруг Зимпеля, вскидывая полами короткой куртки.
— Он смешал всё!… Бумажный бархат — с настоящим плюшем! Дешёвую набивную ткань — с брюссельским тканым шёлком. Тонкое полотно — с крестьянской пряжей! Посмотрите только, что мальчишка наделал в первый же день!
— Вижу! — сказал Зимпель.
Он жёстко взял Эдварда за локоть.
— Товар надо складывать не по рисунку, а по цене, — сказал Зимпель. — Положи сюда руку!
Он указал на прилавок. Эдвард положил руку на прилавок, ещё не понимая.
— Не рисунок важен, а цена! — повторил Зимпель и железным ободком счётов больно стукнул Эдварда по пальцам. — Там, где лежит миланский бархат, там не должна лежать дешёвая крестьянская пряжа! — он перевернул счёты другой стороной и ещё раз больно стукнул Эдварда по пальцам. — Запомни это, мальчик! И, чтобы запомнить это как следует, переложи всё сначала и выучи наизусть цены на все сорта!
— Понял? — спросил Глоттерс.
— Понял, — сказал Эдвард.
Так началось его обучение торговле.
С первого же дня Эдвард возненавидел Зимпеля.
«Драться с ним на пистолетах? — думал Эдвард. — Или устроить люк в конторе и спустить его под пол? Может быть, просто утопить Зимпеля в канале?»
Он подолгу сидел на складе у окна и придумывал казнь для Зимпеля.
В окно склада виден был канал и крутой мостик с бронзовыми оленями.
По воде ползли
Амстердам был оживлён с утра до вечера, но не шумен. Торговый склад Европы, «магазин света», он не знал дребезжания колёс, пыли, тесноты, грохота и шума других больших городов. Его каналы бесшумно несли на себе всю тяжесть торгового груза; барки с лесом, рыбой, торфом, посудой, льном неслышно скользили по зелёной грязноватой воде. По воде плыли дилижансы, полные народу.
Мусорная барка часто останавливалась у мостика, на канале. Здесь было глубоко, мальчишки никогда не ныряли в этом месте. Барочники длинными баграми ворочали в грязной воде. На мосту стояли дети и смотрели.
— Сапог! — кричали дети. На конце багра вертелся сапог без подошвы.
— Кошка! — барочник тянул из воды полуразложившийся труп кошки.
«Нет, утопить Зимпеля невозможно, — думал Эдвард, — найдут и вытащат».
Раз он увидел на мостике Лину Ферштег. Лина училась с ним в одной школе. Она не умела плавать и как-то раз чуть не утонула в канале. Эдвард вытащил её тогда, плачущую, испуганную, в намокшем зелёном платье, похожую на лягушонка. С тех пор все так и звали её: Лина Лягушонок.
Лина Лягушонок сидела верхом на бронзовом олене и болтала ногами.
— Лина! — крикнул Эдвард. Он махнул ей рукой. Лина подбежала. За немытым стеклом она рассмотрела Эдварда, бледного, растрёпанного, с упавшими на лоб волосами, со штукой синего бархата в руках.
— Что ты здесь делаешь? — удивилась Лина.
— Учусь торговать, — ответил Эдвард.
Лина сморщила коротенький носик.
— А мы скоро уезжаем! — сказала Лина.
Отец Лины был длинный невесёлый человек с вечно обвязанной шеей. Он держал лавчонку где-то на дальней улице, торговал травой от кашля и мазью от ревматических болей, которую сам делал.
Эдвард как-то был у них на Зелёном канале. Ферштеги жили в старом мрачном доме, в нижнем этаже, полутёмном от навеса над окнами, заплесневелом и сыром. Весною, в высокую воду, лодки здесь причаливали прямо к окнам, и на задних дворах по вечерам квакали лягушки.
В первую минуту Эдварду тогда показалось, что он попал в тропический музей. Через комнату тянулись воздушные корни каких-то растений, вцепившиеся в зелёную заплесневелую землю кадок и огромных горшков. Большие открытые банки стояли по углам, с искрошенными корнями, с высушенной травой, пахнущей лекарством. Чучела ящериц, больших и маленьких, хвостатых и бесхвостых, висели над камином.