Опер любит розы и одиночество
Шрифт:
— До завтра, Люда. Спасибо за гостеприимство, за приют, за угощение. Очень вкусно, очень сытно, уютно, тепло и душевно. Завтра встретимся!
Мы обнялись на прощание, распространяя на всю округу винные пары, и я съехала на сверхскоростном лифте на первый этаж.
Выйдя на Ленинский проспект, я долго и безуспешно махала рукой, останавливая мчащиеся мимо меня такси, пока меня не пожалел какой-то сердобольный частник и не подбросил до метро. Денег он с меня не взял. Наверное, учуял, болезный, пьянящий запах выветривающегося коньячного выхлопа.
Дома я крепко уснула, приписывая столь
И Кашпировский из меня снова не получился. Я перевела мысли в русло работы и мгновенно забыла, что мучаюсь бессонницей. Вспомнила, что разговорила Коровкину, «залезла вдушу», кажется, так она сказала. И не довела дело до логического конца. Не рассчитала свои слабые силенки, выпив полбутылки коньяка. Многовато для стильной дамочки. Стильная дамочка обязана выпивать рюмку кофейного ликера один раз в месяц и не больше.
Ничего, завтра я раскрою эту тайну. Сразу же поеду в Тихвин к моему деду — Иннокентию Вар-сонофьевичу, тьфу, черт, Игнатьевичу, чтобы сообщить ему радостную новость. Вот дед обрадуется…
«Почему ты решила, что завтра ты свяжешь все ниточки в одну большую и толстую веревку? — спросила я сама себя, боясь подумать о том, что может случиться на самом деле. — Я так думаю! Ничего страшного не случится, — успокаивала я себя, переворачиваясь на другой бок, — ну, не убьют же ее этой ночью. Не может этого быть! Так не бывает!»
Людмила Борисовна, наверное, ворочается в своей кровати и тоже не спит, вспоминая все унижения, через которые она прошла.
Странно устроена жизнь — внешне привлекательная женщина, шикарная и преуспевающая, при внимательном рассмотрении превращается в жалкую и несчастную. Нет, не жалкую, не несчастную, скорее уязвимую. Детдомовский ребенок, прошедший все мытарства жизни, успевает вскочить в роскошную ладью, но ладья неожиданно опрокидывается.
Я задремала. Мне пригрезилась в полудреме широкая лодка, плывшая по бурной реке. В лодке сидели Коровкина и незнакомая женщина. «Наверное, это Николаева Клава, ее подруга, — подумала я во сне. — Почему они вместе сидят? Но они же подруги, вот и сидят в одной лодке. А где я нахожусь? А ты спишь, — сама себе ответила я во сне, — ты долго не могла уснуть, а сейчас спишь и смотришь на двух девочек».
Вместо Коровкиной и Николаевой в утлой лодчонке плыли и тонули две маленькие девочки. Я бросилась их спасать, но почувствовала, что не могу добежать до реки, ноги стали ватными и непослушными. От ужаса, что девочки могут утонуть, а я не смогу им помочь, я закричала и проснулась.
— Черт, совсем нервы расшатались. Сны дурацкие замучили, надо какое-нибудь лекарство
Так, разговаривая вслух, я продефилировала на кухню, босиком, в шортах и майке. Включив свет, я уселась с ногами в кресло и попыталась мысленно двигать часовой стрелкой, стремясь ускорить ее ход. Стрелка непослушно шла своим отработанным веками путем, тик-тик-тик… Часы показывали без двадцати шесть.
«Скорее бы на работу, не могу больше так мучиться. — Я вскочила с кресла. — Надо было остаться у Коровкиной, вместе приехали бы в управление. Трезвые и красивые».
Что ты так нервничаешь? Не передумает Людмила Борисовна, не из тех она женщин, если что сказала, то и сделает. Такие женщины слово крепко держат, они — стальные, эти женщины. А маскарады, шарфики, ботфорты, плащи и прочая мишура — всего лишь защитная маска от внешнего мира. Им так легче скрыться от посторонних, чересчур любопытных глаз.
«Поеду-ка я на работу, — я не выдержала мучительных размышлений, — ничего страшного, если сегодня заявлюсь раньше. Зато очищу совесть-мучительницу за все мои прошлые опоздания. Чем не выход? Лучше на работе докладную доделаю, чем тупо глядеть на никуда не спешащие часы».
Через сорок минут я уже сидела в своем кабинете, уставившись в монитор.
«Анализ оперативной обстановки показывает, что увеличился процент тяжких и особо тяжких преступлений…»
Господи, опять процент увеличился, мне кажется, если я совсем перестану спать и есть, навсегда откажусь от употребления коньяка, он все равно будет увеличиваться с астрономической скоростью. Что бы сделать такое, чтобы процент снизился?
— Гюзель Аркадьевна, вы сегодня раньше меня на службу явились?
Юрий Григорьевич, как всегда неожиданно, материализовался перед моим столом. Почему я никогда не слышу его стремительных шагов, стука дверей, бряканья ключей?
— Выслуживаюсь, — буркнула я, прячась за монитором.
Мне не хотелось демонстрировать свое истерзанное бессонницей и коньячными излишествами лицо.
— Что это вы прячетесь? Будьте любезны, доложите результаты вашей деятельности.
Кажется, Юрий Григорьевич настроен решительно. Если требует доклада о проделанной работе, значит, у него появились ценные идеи, советы, если хотите, рекомендации. Во время доклада нужно рассказать все подробно, включая мои разнузданные эмоции, ощущения и, естественно, мимику, жесты, случайные слова, взгляды моих испытуемых собеседников. Рассказывать нужно коротко, ясно, но доходчиво.
Юрий Григорьевич — благодарный слушатель, он все понимает с полуслова, быстро реагирует, мгновенно оценивает обстановку. Если меня заносит в сторону философии, немедленно рычит. Отставить лирику!
Я перестраиваюсь, как «Летучий голландец», пытаясь донести до его понимания ситуацию, в которой он должен разобраться. Доклад нужен для того, чтобы я не «перегибала палку», что в переводе на нормальный язык означает — не переступала рамки дозволенного законом. Мне переступать рамки закона — не резон, себе дороже, поэтому я докладываю с удовольствием.