Опер любит розы и одиночество
Шрифт:
Телефонный звонок прозвучал неожиданно. Я привыкла, что звонят в основном многочисленные аппараты на столе Юрия Григорьевича. Мой телефон звонит с утра, потом он напоминает о себе к обеду и начинает свои трели к вечеру, часов с пяти. Ровно в семь трель прекращается до половины десятого следующего утра.
— Слушаю, Юмашева. — Прижав трубку к уху, я просматривала справку мебельного комбината, в которой что-то заставило меня насторожиться. Но что?..
— Гюзель Аркадьевна, — нежно пропел мужской баритон.
Такие голоса
— Да, я. Слушаю, — нетерпеливо перебила я баритон.
— Это Шерстобитов, — баритон задержал дыхание. После короткой паузы он с некоторой обидой продолжил: — Дмитрий Николаевич. «Петромебель». Генеральный директор.
— Дмитрий Николаевич, я вас узнала, — рявкнула я. — Говорите, что нужно?
— Гюзель Аркадьевна, у вас плохое настроение?
— Вы, Дмитрий Николаевич, издеваетесь? Звоните с утра пораньше, чтобы справиться о моем настроении? — Я поняла, что насторожило меня в справке отдела кадров.
В справке не было адреса квартиры, где проживал Сухинин. Только место регистрации — город Тихвин и адрес частного домика любимого дедушки Иннокентия Игнатьевича.
— Я хочу посоветоваться с вами, — Дмитрий Николаевич изменил тембр голоса, добавив немного металла в свой вкрадчивый баритон.
— О чем? — Металл в голосе изменил Шерстобитова, превратив его в ценный материал. Я обрадовалась — вот кто мне нужен! Он мне и принесет информацию на блюдечке с голубой каемочкой.
— Хочу кое о чем вас попросить. Чтобы вы оказали мне некоторую услугу. — Шерстобитовский голос вновь стал вкрадчивым и льстивым.
— Дмитрий Николаевич, подъезжайте в управление. — Я не выдержала изменений в интонациях Шерстобитова. Так можно голосовые связки испортить. — Все объясните при встрече.
— Я уже в управлении. Звоню из вестибюля.
— Поднимайтесь. Найдете дорогу? — спохватилась я.
— О да, разумеется.
И где он научился так изысканно вести разговор? Прямо тебе английский лорд. Может быть, он в меня влюбился?
Я выглянула из-за монитора и со страхом посмотрела на Юрия Григорьевича. По всей вероятности, полковник никуда не собирался уходить. Он спокойно разбирал документы, что-то писал, делал пометки, потом откладывал бумаги в сторону и смотрел на карту. Все лампочки мерцали ровным светом, не предвещая никаких сложностей в оперативной обстановке.
Не дай бог, вмешается в процесс беседы. Ему же не скажешь: товарищ полковник, не мешайте пытать нового русского.
— Юрий Григорьевич, сейчас сюда Шерстобитов заявится, — объявила я, поправляя очки на переносице. Вечно у меня эти очки сползают на нос в самый неподходящий момент…
— Я вам не помешаю? — Юрий Григорьевич деликатно давал понять, что он отнюдь не помеха творческому процессу независимого расследования.
— Что вы, товарищ полковник, — замахала я руками, отчего мои очки окончательно
Очки — моя гордость, они выручают меня в трудных ситуациях, особенно когда я разговариваю с темными личностями, вроде нового русского — Шерстобитова Дмитрия Николаевича. За стеклами очков я могу спрятать выражение моих собственных глаз. Неужели очки разбила? Плохая примета…
Я наклонилась, чтобы поднять с пола мою защиту от внешнего мира. Слава богу, очки оказались целым-целехоньки.
— Что вы делаете на полу, Гюзель Аркадьевна? Здравствуйте, товарищ полковник. — Шерстобитов сразу определил, что Юрий Григорьевич — полковник.
А откуда ему знать, ведь Юрий Григорьевич сегодня в цивильном пиджаке коричневатых тонов с искрой. Но на его лице отпечаток настоящего полковника, наверное, и в магазине, и на улице люди смогут определить, что Юрий Григорьевич работает в милиции. Интересно, а меня можно принять за сотрудника милиции? В том случае, если я иду по улице в сарафане или шортах?
— Очки упали, Дмитрий Николаевич. — Я нацепила очки и вспомнила басню Крылова про мартышку. Мой вариант. Злясь на собственную уязвимость, я указала Шерстобитову на стул.
— Присаживайтесь, Дмитрий Николаевич. С чем пожаловали?
— Хочу вам помочь, Гюзель Аркадьевна. — Шерстобитов говорил чересчур громко, в основном обращаясь не ко мне, а к Юрию Григорьевичу.
— Я в помощи не нуждаюсь. Сама бы кому-нибудь помогла, — грубовато отшутилась я, давая понять, что отнюдь не являюсь субтильной дамочкой. Нечего ко мне приставать со всякими глупостями, вроде ухаживаний с цветами и ресторанами.
— Я принес вам список из отдела кадров, вы запрашивали. — Шерстобитов протянул мне компьютерную распечатку, один в один схожую с резниковской, лежавшей на моем столе.
— Спасибо, у меня есть, — я кивнула на стол. — Наш сотрудник ездил к вам. Дмитрий Николаевич, если вы сами изволили посетить наш департамент, могу ли я вас спросить?
Юрий Григорьевич сунул какую-то папку под мышку и тихо улетучился.
Старая школа! Нельзя мешать оперативнику вести беседу. Молодец, полковник, уважил.
— Спрашивайте, Гюзель Аркадьевна. — Шерстобитов удивился исчезновению полковника.
Он покрутил головой, недоуменно возвел глаза к потолку: дескать, это же надо, что делается на белом свете.
— Кого обслуживал Григорий Сухинин? Он же работал водителем в службе безопасности, значит, возил кого-то из вас троих.
— Он работал с Олегом Телегиным. Выполнял поручения, иногда подвозил кого-нибудь из нас, но чрезвычайно редко. Мы сами водим наши машины. Гришина машина использовалась в случае необходимости. Спокойный, тихий парень, мухи не обидит. Не знаю, кому он мог помешать? — Шерстобитов вздохнул и сокрушенно покачал головой.
У него не голова, а часовой маятник. Крутит башкой, как китайский болванчик, со злостью подумала я.