Опер печального образа
Шрифт:
Павел выследил Аню, которая даже не подумала о конспирации. Наоборот, она демонстрировала полную беспечность. По словам младшего Хрипунова, убивать ее они не собирались. После последней публикации журналистку надо было только вывезти куда-нибудь за город и как следует допросить, узнав, что ей на самом деле известно. Но на Гороховой улице ситуация вышла из-под контроля. Павел Хрипунов говорил, что даже не рассмотрел бабу за рулем, стрелял, ослепленный автомобильными фарами, почти наугад, чтобы напугать нападавших.
Орудия убийства – и нож, и пистолет – кинули в речку Лубью, протекающую за домами. Младший
– Мне кажется, что Павел Хрипунов говорит правду, – сказала Аня.
– Правду… Скажем лучше, не врет, – поправил ее Михаил.
– Кто же тогда убил Синявину и ту, первую, девушку?
– Наверное, оборотень, которого видел твой бомж, – ответил Корнилов, рисуя вилкой какие-то знаки на пустой тарелке.
– Тебе положить еще?.. Ты шутишь насчет оборотня?
– Нет, я сыт и не шучу, – ответил Михаил сразу на два вопроса. – Как он выглядит? Можешь его описать?
– Оборотня?
– Нет, бомжа…
Аня вспоминала после ужина – не дала ли она Михаилу слишком поспешных обещаний? Конечно, в «желтый» «Арлекин» она больше не напишет ни строчки, но прекращать собственное расследование тоже не собирается. К тому же теперь, когда Корнилов находится в следственном азарте и про оборотней, вовкулаков пока и слышать не хочет. Будто это не он разговаривал в форуме с Обуром? Не он рассказывал ей про доброго японского оборотня? Или он боится, что опять вдохновит Аню на подвиги? Ну и зря, потому что на утро она уже запланировала следующий свой шаг. Правда, абсолютно безопасный.
Назвать утром это время суток можно было с большой натяжкой. Но для Ани полдень был утром. С учетом же того, что в это время она стояла перед расписанием занятий на своем родном факультете журналистики на 1-ой линии Васильевского острова, то можно было назвать эти часы ранним утром. Кажется, два года назад, или чуть меньше, на этом самом месте она увидела Люду Синявину. Та стояла напротив доцента Каркаротенко и доказывала ему, что тема диплома «Эротический пафос в философии Владимира Соловьева» имеет очень даже много общего с журналистикой. Аня попыталась вспомнить аргументы Люды и не смогла.
Наконец Аня отыскала в расписании нужную строчку. Ей повезло, сегодня Глеб Андреевич Ермилов читал журналистам лекцию по фольклору. Причем, уже дочитал… Аня бросилась вверх по лестнице, по пути заглядывая в лица встречных мужчин, чтобы не пропустить Ермилова, чье лицо она помнила смутно. Слишком легко он поставил всем зачеты, не оставив в студенческой памяти особых воспоминаний.
Но, увидев в аудитории человека средних лет, запихивающего в портфель тетрадку с Жар-птицей на обложке и блокнотик, оформленный в стиле Палеха, Аня его сразу же узнала. Глеб Андреевич Ермилов обладал «овощным» лицом, то есть, нос у него был картошкой, румянец щек – свекольным, пшеничные усы можно было принять за высохшую к осени ботву. Глаза в обрамлении дорогой оправы очков были добрыми и лукавыми.
– Здравствуйте, Глеб Андреевич, – сказала Аня, подходя к преподавательскому
– Почему же? У меня отличная память на красивые девичьи лица, – улыбнулся Ермилов. – На лекциях пару семестров назад вы сидели, кажется, вон на том месте и ничего не записывали. Но взгляд у вас был присутствующий, умненький. Что вас привело ко мне спустя столько времени? Я обычно после лекции спрашиваю: «У кого есть ко мне вопросы?» И, как обычно, вопросов ни у кого нет. Это понятно. Наши журналисты не отличаются умением задавать вопросы. Неужели у вас…
– Анна Лонгина. Теперь уже Анна Корнилова…
– Неужели у вас, Анна Корнилова, появился вопрос по прошествии многих месяцев? Кажется, для репортера несколько запоздалая реакция?
– Жизнь задает вопросы, Глеб Андреевич, – ответила Аня. – А у меня нет на них ответов.
– Какая-то русская народная загадка? Черненькая собачка, свернувшись, лежит, не лает, не кусает, а в дом не пускает…
– Замок, – догадалась Аня.
– Пять баллов, – обрадовался Ермилов.
– Тут все серьезнее, Глеб Андреевич. Вы не читаете еженедельник «Арлекин»?
– Нет, не читаю, – признался доцент. —
А что, надо читать? Вы мне рекомендуете?
– Ни за что не читайте… Я хотела бы с вами поговорить о вовкулаках.
– О ком? – удивился Ермилов. – Судя по названию, которое вы употребляете в западно-славянской народной традиции, речь идет об оборотнях. Откуда такой интерес? Готовите сенсационный материал?
– К сожалению, нет. Я вам в двух словах скажу, в чем дело, Глеб Андреевич. Признаюсь, сначала хотела вам про сбор материала для публикации придумать. Но для такой ерунды хватило бы Интернет-сайтов. Тут дело серьезное… У меня муж – следователь…
– Простите, Аня, – глаза у Ермилова вдруг заблестели. – Вспомнил старинный русский глагол «слебовать», то есть «проесть, пролакомить». Слебовать отцовское наследство, то есть со вкусом его промотать… Извините меня, пожалуйста. Продолжайте…
– В городе убито уже две, вернее, три женщины… Неважно. Главное, что убиты они одинаковым способом: кто-то сзади перегрыз им шеи… Второе убийство произошло почти на моей свадьбе. Был сильный дождь, небо было затянуто тучами…
– Так-так, – Глеб Андреевич заметно заволновался. – Все правильно. Волк-туча, пожиратель небесных светил, в народных русских сказках носит название волка-самоглота… Это у Чуковского солнце глотает крокодил. Крокодил – это смешно и не так страшно… Волк-туча хранит в себе живую воду дождя. Помните, как он спасает Ивана-царевича, разрубленного на куски его братьями? А в Калужской губернии было такое поверье. Чтобы пчелы собирали больше меда, на пчельник клали волчью губу. Чистая мифология в быту! Тучи называли волками, а дожди – медом…
Доцента Ермилова словно подхватил ветер, закружил, замотал.
– Глеб Андреевич, а вы помните Людмилу Синявину? – чтобы вывести его из фольклорного транса, спросила Аня. – Светлая, курчавая, с остреньким длинным носом? Тоже из моего курса, заочница выпуска этого года?
– Нет, кажется, нет. У меня хорошая память только на красивые лица.
– Она была на моей свадьбе свидетельницей. Ее нашли убитой в ста метрах от ресторана, где проходила свадьба. И кто-то прогрыз ей шею…
– Вот оно как, – Ермилов задумался. —