Операция "Берег"
Шрифт:
Да, нужно было с кем-то поговорить. Иной раз человек — даже неглупый — в какой-то умственный само-тупик упирается. Вроде всё ясно, и выбора у тебя нет, но и полной уверенности тоже нет. Сейчас-то есть — воюем, это понятно. А дальше? Если всё же не убьют? Начинают мысли буксовать, слетают с них гусеницы трезвомыслия, тогда и нужно с кем-то понимающим неспешно поговорить. Не ради совета — в подобных ситуациях советы разве что дурак дает — просто самому понятнее становится, когда вслух выговариваешься. Прошлый раз в госпитале получилось — Лев Михалыч, краснодеревщик по профессии,
В целом жаловаться было грех — толковых людей вокруг товарища Иванова хватало, но все или слишком молодые, или чересчур суетливые. Хрен его знает… Странно, что умный разговор именно с Катериной-свет-Георгиевной случился, кто бы раньше сказал, только бы посмеялся Иванов.
Странно вышло. Чего скрывать, особистка Катька и свой интерес имела. Но как-то разговор не туда свернул. Где это видано, чтобы контрразведчики и про себя слегка рассказывали? Ладно, поговорили и поговорили. И все же, зараза зеленоглазая, подцепила на крючок напоследок. Теперь и насчет предсказания не осталось полной уверенности. Может, действительно не так понял? Господи, давно-то как было.
А помнилось как вчера. Глаза Фиры, губы, и как от горячей подушки духами, вином и папиросным дымом пахло. Заслоняли глаза и прочее слова сказанные, путали. Как же там дословно было?
Митрич осторожно прошелся вокруг танка. Рядом стояли машины ОМГП и «Линды», прохаживался у дальней стены дома другой часовой-автоматчик. Спит усталый, растрепанный и поредевший личный состав, рассвет близок, и новый боевой день грядет. Громыхает за Прегелем — эх, как бахнуло, наверное, рванули наши что-то оборонительное. Или наоборот — немцы, отходя, ценный объект подорвали. Вот что тут давние девичьи слова вспоминать, если завтра тебя самого рванут на мосту вместе с «тридцатьчетверкой» или подловит случайная пуля?
Отчего-то вспомнилось иное утро. Жаркое, летнее…
6 июля 1943 года. Центральный фронт.
3:12
Боевая задача штрафной роты проста и известна — на самый опасный участок, разведка боем, штурм высоты, захват плацдарма — пойти, выполнить приказ, смыть кровью или боевым успехом свою вину. Понятно, смывать успехом выйдет подольше — бывали случаи, когда штрафник все три месяца срока в «штрафной» отвоюет, и ни царапины. Бывало, что и раньше срока за героизм и безупречно выполненную задачу судимость снимали. Но то случаи редкие, куда чаще ранение или «убит, пал смертью храбрых». Последнее тоже немаловажные слова — дома не узнают, что опозорился, под суд попал.
Штрафнику Иванову позориться было не перед кем, да и вины он за собой не чувствовал. Так что, считай, просто новая рота — та же пехота, разве что многочисленная, до штата почти пополненная. То, что автоматов почти нет, на что хлопцы ворчат, так тоже без разницы — винтовка привычнее. Да и чего тут особо ворчать — ладно, автоматами не снабдили, так «дегтяревых» во взводе хватает, оно даже и лучше.
Но штрафная война пошла и вовсе не по плану: атаковать высоты не пришлось,
И в роту попал Иванов в самое время — 3 июля приконвоировали. А 5 июля немцы начали наступление.
Никаких особо опасных направлений и позиций штрафникам армейской Отдельной штрафной роты[2] выделить не успели — рота спешно усилила первую линию обороны, соседями слева и справа оказались обычные стрелковые батальоны, а из «ближней» артиллерии стояли на огневых позициях полковые противотанковые «сорокапятки».
Бойцы в ивановском взводе были грешниками армейского поведения, но по большей части опытными, повидавшими.
…— Видать, скоро и здесь начнется, — пропыхтел Лёня-Жлоб, спешно работая лопаткой. — Как думаешь, Митрич?
— Так по всему видно, — сказал Иванов, углубляя ячейку. — И хари у начальства напряженные, да и сами же чуем.
— Вот и я чую. Эх, да кто же это ковырял?! Разве это окоп? Небось, еще и честными считаются!
Траншеи и ячейки действительно были так себе — неглубокие и наскоро отрытые. Но загодя готовили рубеж, планировали, что вселяло некоторую уверенность. Все ж есть подготовка, мозговало командование, позади, по слухам, порядком линий обороны, с минными полями, запасными позициями, резервами танковыми и противотанковыми.
Громыхнуло — тяжело и разом — но в стороне. Била уйма орудий, снарядов не жалели. Кто, почему и куда долбит, штрафникам знать не положено. Переглядывались, завершали полнопрофильные окопы, подрезали ниши для гранат. Стих гром орудий, уже совсем рассвело, ожила ближняя гадская артиллерия — положила первый снаряд у насыпи, за ним второй и третий.
— Пристреливаются, — вздохнул Алим, занимавший ячейку слева. — Значит, про нас не забудут. Митрич, ты про их танки-«Тигры» слыхал? Говорят, жуткая машина. Размером со здешнюю хату.
— Слыхал, а как же. Вот про «не-жуткие» танки слышать не приходилось. Нам один черт, что приползет. Пусть хоть «Тигры», поглядим. Кошачьи танки все одно уж точно не в ботинки нам ссать приползут. Или ты особо на кошечек рассчитываешь? За ушком там почесать, брюшко пощекотать?
Народ сзади — в траншее — заржал. Алим под трибунал загремел по известному поводу — неудержимый был ходок по бабам, его чуть ли не на цепь в батальоне связи сажали, так все равно исчезал наглейшим образом, даром, что нагулявшись, возвращался.
Кошечки кошечками, а дальше пошло как по расписанию. Авианалет — крепкий, серьезный, потом артналет, и поперли немцы. Густо шли — пятнышки танков, пехоты издали не видно, но несомненно, дисциплинированно плетется. Наша артиллерия не спала — гаубицы крыли с дальних позиций довольно точно. Но глядя на дымки разрывов, было понятно — фрица так не остановишь.
— Держимся! Спокойно, уверенно. Команды на отход не будет. Но противотанкисты здесь, помогут, — крикнул, проходя по траншее, старший лейтенант, командир взвода.