Операция "Берег"
Шрифт:
— Помогут, как же… — прокомментировал Леня-Жлоб.
— Отставить разговоры! — рявкнул чуткий старший лейтенант. — Тут не одна рота, войск хватает. Справимся. А малодушные любители жиров у меня в минуту доболтаются.
Комвзвода ушел, а Лёня-Жлоб горько сказал:
— Добьет меня то масло. Вот все непременно норовят мордой ткнуть. А я знаю, с чего так вышло, а? Затмение на меня нашло, вот. Может, у меня головное расстройство. Я говорил — мне нельзя в снабжение идти, я дурею.
Головное расстройство у Лёни было своеобразным — продал двести литров подсолнечного масла. На
И шло дело под Кутками неуклонно, неотвратимо. Дымил вдали подбитый танк, остальные приближались, пехота между ними вполне наметилась. Выжидали наши противотанкисты, а немцы-танкисты ничего не ждали, уже постреливали. Были ли там загадочные «Тигры», Митрич не знал — издали всё одинаковое. И считать танки тоже желания не имелось — понятно, что до хрена, да и с какой стати иначе должно быть? Не курорт.
Сидел штрафник Иванов на дне ячейки, смотрел на гранаты в нише, на прикрытый пилоткой затвор винтовки, ни о чем особом не думая. Вздрагивала травинка, уцелевшая на краю бруствера. Начало июля, а здесь трава совсем желтая. Видать, догадывается, что дожить до осени будет трудновато. Над травинкой и бруствером нехорошо посвистывало, а в небе опять противно гудело.
— Взвод, по пехоте противника, дистанция… — донеслось непонятно откуда.
Ну вот, дождались. Митрич отряхнул макушку — вот с этим в «штрафной» полный порядок — стригут машинкой живо, только попроси, хорошее дело. Надел пилотку, выпрямился.
Ага, вот они, красавцы. Шагают, даже издали видно, что потные, притомившиеся. Щас полегчает…
…Лупили пулеметы, штрафник Иванов стрелял, заряжал, снова стрелял, ощущая лишь отдачу винтовки — все остальные звуки терялись в грохоте нашей и немецкой стрельбы. И рассыпался день на краткие мгновения в этом грохоте…
…Открыли огонь наши «сорокапятки» — кого-то успели подбить, и сами были расстреляны. Ползли на траншеи немецкие — кажущиеся в ярком солнечном сиянии почти черными — танки. А пехота немецкая — тут шалишь — залегла…
… штрафники немецкую пехоту так и не пустили, слева наши стрелки тоже устояли. Только справа не вышло — фрицы ворвались в траншею, попытались очистить во фланги, но застряли. А танки прошли дальше, в ближний тыл наших позиций, ко второй линии траншей…
…считал Митрич сбитые силуэты немцев — ну, приблизительно, конечно, но все равно успокаивало. Мельком глянул на проходящий немецкий танк — хер его знает, «Тигр» или «Медведь» какой, но действительно здоровенный. Из бронированной жопы толчками дым выхлопа пердит, пулеметы непрерывно строчат. Слегка развернулся на ячейке — та осыпалась, закопал. Всех бы, небось, мог передавить — но приказ у фрицев «вперед». Туда и пополз. Вслед полетела противотанковая граната, но не особо попала. Ладно, и сзади есть, кому с танками воевать. А мы тут…
…свалил Митрич того перебегавшего фрица. Привычное дело, привычная винтовка, тут даже выстораживать
…На фланге выскочили упряжки ИПТАБа — прямо как из-под земли явились. Мгновенно развернулась батарея, отцепились, упал на колени расчет, открыли огонь низенькие, но все равно такие заметные на ровном месте пушечки. Десяток выстрелов и… смело ответным огнем бесстрашные «сорокапятки» — разлетались стволы, станины и куски щитов, высоко подлетело колесо.… Даже не все упряжки успели скрыться, разорвало лошадей и передки. Но и немецкие танки частью встали, а кто и горел — борта прошило с такого-то кинжального расстояния.
— Боже-ж ты мой, а мы еще почему-то в штрафниках числимся — крикнул Лёня. — Вон они, парнишки, вмиг полегли.
— Ты не отвлекайся, — предупредил Митрич, заправляя патроны в пластинку обоймы — пластинок как всегда не хватало, вот хоть сто лет воюй, а каких-то мелочей тебе непременно недодадут. Видимо, такой непреложный военный закон.
— Мить, я чего говорю — вон гансы ползут, давай поближе подпустим, потом положим. Куда они денутся, а нам трофеи. Может и шнапс есть. Эй, Алим, ты как по глотку для настроения?
— Не ори. Кажется, зацепило нашего гуляку, — проворчал Митрич. — Значит, те особо ползучие? Ну, пусть…
…Немцев расстреляли, когда те уже гранаты приготовили. Одна там и хлопнула — уже убитому немцу руку оторвала. Стрелять с такого расстояния, да в готовую открытую мишень было странно. Совсем немцы ошалели — прямо на смерть ползут. Наверное, Иванов и сам слегка ошалел от грохота и палящего солнца. Мысли шевелились странные — вот рвануло у немца, небось, заляпало всё и фляжку попортило, вытечет шнапс. Да какой шнапс?! Тут бы воды, своя фляга, считай, пустая. Это всё Лёнькины глупые мысли, жлобство, оно жутко заразное…
…Вышел перерывчик. Немцы закрепились в траншее на участке справа, но на флангах наши уперлись, расширить прорыв не дали. Штрафники оттаскивали своих раненых, вдоль насыпи еще можно было просочиться в тыл и санбат. В самих Кутках шел крепкий бой, немецкие танки прорвали вторую линию обороны, теперь с ними дрались где-то дальше.
Митрич отволок к траншее Лёньку — тот пытался что-то сказать, но только всхрипывал и моргал. Два пулевых, очевидно, тяжелых, но тут уже как повезет. Пропотевшие насквозь, шатающиеся санитары приняли раненого, переложили на черную от крови плащ-палатку.
— Иванов, ты как с ручником? — поинтересовался взводный — голова у него была забинтована, не налезавшую фуражку прицепил к полевой сумке.
— Могу, — признался Митрич.
— Оно и видно. Бил ловко. Бери пулемет, вон второй номер живой. Боец крепкий, только по-русски плохо понимает, и стрелок вообще никакой.
— Ясно. Воды нету?
— Откуда? Двигай в свою ячейку. И за флангом приглядывай.
…Второго номера звали Мамуд. А может, Мамед. На оба имени парень исправно отзывался. Вообще с русским языком у него было странно — все вроде бы понимает, но сам не говорит. Обычно-то с его земляками бывает наоборот.