Операция "Бешеные лошади"
Шрифт:
Выведенные из себя Паша с Сидором, не зная что делать, обратились к баронессе и Советнику. Точнее будет сказать, это Сидор обратился к баронессе, а Паша к её Советнику. Но результат был практически идентичен. С той лишь разницей, что Паша ничего кроме враждебного молчания от Советника не добился, а Сидор добился броска кувшина, полного воды, в голову и обещания в следующий раз быть точнее.
Причём здесь пленные и кувшин с водой, Сидор благоразумно уточнять не стал, решив что время и повод для более близкого знакомства
Приходилось импровизировать по ходу. Поэтому, когда на его простой вопрос они с Пашкой получили полное презрения молчание, они оба уже были достаточно на взводе, чтобы принять окончательное решение. Причём, любое!
— Господа! — Сидор ещё раз прошёлся перед строем связанных дворян. — Напоминаю вам ваше положение. Вы все мятежники. Все вы выступили против законной владелицы имений, которыми управляли. Говоря проще, вы все воры. А с ворами у нас поступают однозначно. Камень на шею и бульк, в воду.
— Андестенд?
— Тьфу ты! — выругался он в полголоса.
— Понятно?!
Добившись этим только очередного презрительного хмыканья, Сидор в растерянности уставился на Пашку.
Глядя на презрительные лица стоящих в ряд у высокого борта дворян, становилось окончательно ясно, что одними разговорами и пустыми угрозами добиться от них чего-либо было невозможно.
— Паш, — раздражённый Сидор повернулся к Пашке, мрачно наблюдающим за разворачивающейся на палубе комедией. — Давай своих ребят. Привяжем балласт на шею, может тогда посговорчивее станут?
Ни слова не говоря, Пашка молчком и парой тумаков погнал своих ушкуйников таскать из трюма сложенные там в качестве балласта большие баластные бруски тёсаного камня.
Все они, как и Пашка не понимали, почему из всей сотни корнеевских курсантов, бывших сейчас с ними на лодье, ни один не взялся им помогать. На словах ранее выражая полное возмущение воровством баронов и соглашаясь, что их всех надо примерно наказать, ни один из них сейчас не принимал ни малейшего участия в этом.
Странно, но никто из местных и руки не поднял на дворян.
Отметив для себя эту странность, Сидор отложил заметку на краешек своего сознания, решив разобраться с этой непоняткой попозже, когда будет время, и очень быстро благополучно про свою заметку забыл.
— Ну? — спустя час, снова без толку разорялся перед строем пленных охрипший уже Сидор. Единственное отличие от прошлого было лишь то, что теперь они стояли с большими камнями на шее, да спелёнаные так, что одни только ноги и были свободными, а Сидор уже практически потерял голос, убеждая дворян раскошелиться. — Будете платить?
Окончательно выведенный из себя презрительным молчанием дворян, он уже готов был пойти на крайние меры. Тем более что иного выхода они ему сами не оставляли.
— Кто не вернёт награбленное
— Ну? Кто первый в очередь?
— Не посмеешь.
Холодный, презрительный голос, раздавшийся с правого края, нарушил молчание, установившееся на палубе после слов Сидора.
Пройдя на правый край, взбешённый Сидор несколько мгновений молча рассматривал презрительно глядящего на него какого-то местного дворянина.
— Не веришь, — тихо проговорил Сидор. — А зря, — Сидор тяжело вздохнул. — Дурак!
— Ну что, Паш, — повернулся он к стоящему рядом и мрачно зыркающему на толпу пленных Пашке. — Начнём?
— Вот с этого, самого недоверчивого, первого и начнём.
— Кузя, Толян, выбросите ка эту сволочь за борт.
Когда за борт бултыхнулось человеческое тело, в душе Сидора как-то разом всё оборвалось. До самого последнего момента он не верил, что придётся идти на столь крайние меры.
Но они не оставили ему выбора.
В шутку, по глупости сказав что утопит несогласных, теперь он обязан был выполнять собственное обещание. И что бы он сам ни думал, а сделать это он был уже обязан. К данному раз слову, хоть в шутку, хоть как, здесь относились очень серьёзно и на глазах у всех здесь присутствующих отказаться теперь от собственных слов он не мог.
Не мог он отказаться! Как не могли и дворяне теперь согласиться на его условия выкупа под страхом смерти, чтобы не уронить у всех на глазах собственной чести.
Чего легко можно было добиться от любого из них, в разговоре с глазу на глаз, прилюдно было абсолютно невозможно. И Сидор с Пашей слишком поздно поняли это.
Всего лишь парой неосторожно сказанных слов, они с Пашей добились только обратного тому к чему стремились.
И теперь молча, один за другим мятежные управляющие вместе с городской верхушкой сами разворачивались и без слов молча шагали за борт.
Судя по лицам стоящих вокруг ушкуйников, никто из них не ожидал ничего подобного, и теперь они все в полном замешательстве, угрюмо смотрели на то, что происходит.
Случившееся тяжело отложилось в душе у Сидора, заставив его замолчать на весь оставшийся день. И до самого вечера он хмурой статуей простоял на корме, мрачно наблюдая за запершими им выход из порта кораблями амазонок.
Но чтобы он сам ни думал, столь наглядная демонстрация их решимости претворить свои угрозы в жизнь, сослужила им хоть мрачную, но положительную службу. Уже этим же вечером лодьи, запиравшие им выход в реку разошлись, освобождая проход, а мятежные войска казнённых баронов бросили осаждать город и занялись более важным делом — выбором новых командиров, взамен казнённых и грабежом брошенного без защиты города. И судя по тому энтузиазму, с которым они за это взялись, и по тому хаосу, что воцарился в лагере мятежников, действо это грозило затянуться надолго.