Операция «Фарш». Подлинная шпионская история, изменившая ход Второй мировой войны

Макинтайр Бен

Хуан Пухоль Гарсиа, агент Гарбо, самый известный двойной агент времен Второй мировой.

Однако 5 июля Гарбо передал Куленталю печальную весть: по сообщению, полученному от Дороти, «неофициальной жены» Дика, агент № 6 погиб в авиакатастрофе в Северной Африке. Немцы потеряли ключевого разведчика, едва он начал разворачиваться по-настоящему. Эта маленькая трагедия была, конечно же, полнейшей фикцией. Ни Дика, ни Дороти не существовало на свете. Выдуманный шпион был «уничтожен» вследствие реальной смерти: «Офицер, исполнявший роль писца для агента № 6, погиб в воздушной катастрофе, возвращаясь из отпуска, который он проводил в Шотландии». У Дика был хорошо узнаваемый почерк. В МИ-5 разгорелись споры: «Представить дело таким образом, что агент повредил правую руку и теперь вынужден писать левой, — или же попытаться подделать его почерк». Оба варианта выглядели небезопасными,

и поэтому Дика, южноафриканского шпиона, которого не было, без долгих рассуждений умертвили.

Несмотря на строгую секретность, которой была окружена подготовка к сицилийской кампании, и на обширные облака дезинформации, распущенные операцией «Баркли» и двойными агентами, немецкая и итальянская разведки не могли не заметить признаков надвигающегося вторжения: в Гибралтар прибывали плавучие госпитали, на Сицилии было разбросано 8 миллионов листовок, где говорилось, что Гитлер — плохой союзник: «Германия будет драться до последнего итальянца». Еще важнее было то, что укрепленный остров Пантеллерия в 60 милях к юго-западу от Сицилии сдался союзникам 11 июня после трех недель бомбардировок, когда было сброшено 6400 бомб. Взятие Пантеллерии — операция «Штопор» — было очевидной прелюдией к полномасштабному вторжению на Сицилию, поскольку захват острова обеспечивал союзников авиабазой в непосредственной близости от Сицилии. В Лондоне опасались, что успешная атака на остров «полностью раскроет наши карты». Двойной агент Жильбер сообщил своим немецким шефам, что «беспокоиться не следует, потому что нападение на Пантеллерию — всего лишь военная уловка», а реальное нападение произойдет в другом месте.

И все же кое-кто в немецком лагере верно предугадывал ход событий, и немецкие сообщения, дешифрованные в Блетчли Парке, показывали, что Сицилия вызывала у немцев растущее беспокойство. Даже Карл Эрих Куленталь, глядя на события из Испании, начал задаваться вопросом, не были ли планы, изложенные в перехваченных письмах, изменены. После взятия Пантеллерии Куленталь «получал все больше донесений, показывавших, что следующая цель союзников — захват Сицилии. В Берлин было послано много сообщений на эту тему, но там не придали им значения». Фельдмаршал Альберт Кессельринг, осмотрительный главнокомандующий немецкими войсками в Средиземноморье, еще за шесть недель до вторжения пришел к выводу, что самая вероятная мишень для атаки — Сицилия. Однако большая часть немецкого Верховного командования, похоже, оставалась верна своему представлению, что главные удары будут нанесены на востоке и на западе, а Сицилия — отвлекающая цель.

Ложная картина намерений союзников, нарисованная операцией «Фарш» и другими дезинформирующими операциями, заставила Германию организовывать оборону на невозможно широком фронте. Операция «Каскад» успешно убедила немцев, что союзники располагают для наступления примерно сорока дивизиями (реальная цифра была почти вдвое меньше) и поэтому легко могут организовать две одновременные атаки или больше. В действительности у союзников никогда не хватало десантных плавучих средств более чем на одну операцию. При этом стратегические концепции союзников отвергали идею морского десанта без адекватной поддержки с воздуха; если мыслить реалистически, это исключало Сардинию и Грецию как объекты массированных вторжений. Две цели, обозначенные в документах операции «Фарш», союзниками практически никогда не рассматривались. Немцы не отдавали себе в этом отчета.

Германская разведка была совершенно не способна сообщить Верховному командованию ни место, ни время главной атаки. В лагере немцев царили неуверенность и колебания; они старались что-то разглядеть сквозь туман дезинформации, используя свои ненадежные и ограниченные разведывательные средства. В список возможных мест высадки входили не только Сардиния и Греция, но и Корсика, Южная Франция и даже Испания; между тем страх Гитлера по поводу Балкан окрашивал каждое его стратегическое движение. На Сардинии, которая, согласно донесению японского поверенного в делах в Риме, «по-прежнему рассматривалась как избранная цель», военный контингент был к концу июня удвоен до 10 тысяч человек с лишним и усилен добавочными истребителями. В июле в критический момент танкового сражения под Курском еще две немецкие бронетанковые дивизии были приведены в состояние готовности отправиться на Балканы. Немецкие торпедные катера перебрасывались от берегов Сицилии в Эгейское море; в Греции размещались береговые батареи, и у ее берегов были устроены три новых минных поля. Между мартом и июлем 1943 года количество немецких дивизий на Балканах выросло с восьми до восемнадцати, в том числе в Греции — с одной дивизии до восьми.

Несмотря на предупреждения итальянской разведки, что готовится атака на Сицилию, и на настойчивые просьбы Италии прислать немецкие подкрепления, «для усиления защиты острова ничего не было предпринято». Как было сказано позднее в официальном документе, составленном по итогам операции «Фарш», «немцы никогда не могли себе позволить полностью пренебречь укреплением и обороной Сицилии, поскольку мы могли изменить наши планы и она всегда представляла собой слишком уязвимую мишень». Однако немцы явно продолжали верить, что, если Сицилия и подвергнется атаке, на нее обрушится не вся военная мощь союзников. В конце мая радиоперехват шифровки от квартирмейстерской службы Кессельринга выявил хронический дефицит снабжения немецких сил: пайков хватало всего на три месяца, топлива было менее 9 тысяч тонн. Уверенность, что «Фарш» делает свое дело, выросла еще больше. «По сравнению с нашими силами в Тунисе это был крохотный гарнизон». За четыре дня до вторжения Кессельринг докладывал,

что его войска на Сицилии располагают «только половиной всего необходимого». Страх Эйзенхауэра перед столкновением на берегах Сицилии с «хорошо вооруженными и полностью организованными немецкими силами» был необоснованным. Германия попросту не знала, что произойдет и где, и к тому времени, как стало ясно, что реальная цель — все-таки Сицилия, было уже поздно.

Союзники, напротив, были хорошо осведомлены об оборонительных силах Сицилии и о непринятии Осью мер по их укреплению. Англо-американские войска, вторгнувшись на остров, должны были столкнуться примерно с 300 тысячами вражеских солдат, защищающих 600 миль береговой полосы. Более двух третей защитников составляли итальянцы, плохо снаряженные и плохо обученные. Многие были призывниками-сицилийцами, не имевшими особого желания драться, немолодыми, неподготовленными, с низким боевым духом и в некоторых случаях вооруженными старым оружием, оставшимся от Первой мировой войны. Итальянские силы береговой обороны, согласно одному донесению союзной разведки, отличались «почти неправдоподобно низкими боевым духом, уровнем подготовки и дисциплины». Немцы (примерно 40 тысяч человек в двух дивизиях) были сделаны из более прочного материала. Недавно реорганизованная бронетанковая дивизия Германа Геринга, усиленная тремя батальонами пехоты, имела опыт тяжелых боев в Тунисе и была переведена на Сицилию Кессельрингом после потери Пантеллерии. 15-я бронетанковая гренадерская дивизия была опытным, закаленным в сражениях соединением со 160 танками и 140 орудиями полевой артиллерии. От итальянцев вряд ли можно было ждать упорного сопротивления, но вот немцы были «крепким орешком».

«Это будет тяжелая и очень кровавая битва, — мрачно предсказывал Монтгомери. — Следует ожидать больших потерь». Билл Дарби тоже ожидал худшего и был к нему готов. «Если потери будут большими, не думайте, что вы в этом виноваты, — сказал командир „рейнджеров“ своим офицерам. — С Богом, ребята».

21

Весьма приятное чаепитие

Прогноз погоды не внушал оптимизма, и, когда огромные силы вторжения выходили в море, погода действительно ухудшалась. На Мальте адмирал сэр Эндрю Каннингем, командующий военно-морскими силами в Средиземном море и адресат второго письма операции «Фарш», выслушал весть об отправке флотилии не столько с надеждой, сколько со смирением. Адмирал заранее записал обращение к войскам, которое должно было прозвучать по громкоговорителям во время пути: «Мы начинаем самую важную операцию этой войны, впервые нанося удар по врагу на его собственной территории». Бодрый тон контрастировал с мрачным настроением Каннингема, когда флотилия двинулась навстречу «всем ветрам небес» и не было никакой уверенности, что море не станет для нее могилой. «Жребий был брошен. Мы должны были идти вперед. Больше в тот момент мы ничего сделать не могли». За обедом в штаб-квартире на Мальте адмирал лорд Луис Маунтбеттен, подписавший два из трех писем операции «Фарш», был еще мрачнее: «Ситуация выглядит не слишком хорошо».

Погода делалась все хуже, ветер начал завывать, усиливаясь до семибалльного шторма. Военно-транспортные суда, качаясь и кренясь, шли через «буруны и бурлящий прибой, которые, вспенивая воду, устраивали кораблям игольчатый душ». Шторм срывал десантные катера со шлюпбалок и ломал их о палубу. Канаты лопались. Ветер (кто-то назвал его «пердежом Муссолини») свистел все громче. Из солдат одни молились, другие матерились, но большинство «лежали с зелеными лицами в подвесных койках и стонали». Пахло блевотиной и страхом.

Флотилия вторжения направляется к берегам Сицилии.

Пока всех вокруг рвало, майор Деррик Левертон из 12-го полка легкой зенитной артиллерии, жизнерадостный наследник длинной династии британских похоронных агентов, играл сам с собой очередную партию в бридж в офицерской столовой и с наслаждением уписывал паек. «Нам теперь выдают шоколад „Кэдбери“ с начинкой, — писал он матери. — Мне достались „мятный крем“ и „карамельная“ — очень вкусно». Деррик, которого все называли Дрик, получал большое удовольствие от «спектакля» (так он называл вторжение). Он бы обрадовался еще больше, если бы знал о небольшой, но важной роли, которую сыграл в лондонском прологе к спектаклю его брат Айвор, доставивший глухой ночью мертвое тело в морг в Хэкни. Как и у Айвора, у Дрика был неистребимый талант находить во всем хорошую сторону — следствие жизни в семье, посвятившей себя делам, связанным со смертью. «Это был восхитительный круиз, — писал он домой об адском плавании на Сицилию. — Как только мы отчалили, всем сообщили план от и до: дату, время и все прочее. Мы получили карты, планы, модели, каждому вручили по экземпляру „Военного путеводителя по Сицилии“ и по экземпляру обращения Монти». Особенно сильное впечатление произвел на Дрика морской офицер, который прочел краткую лекцию о стратегическом значении Сицилии. «Он был превосходен. Настоящий Ноэл Кауард в мужском варианте». [13] Боевая задача майора Левертона состояла в том, чтобы развернуть на берегу свою полевую зенитную батарею и сбивать вражеские самолеты, которые будут атаковать силы вторжения.

13

Ноэл Пирс Кауард (1899–1973) — английский драматург, актер, композитор и режиссер. Фраза содержит намек на его гомосексуальную ориентацию.