Операция «Феникс»
Шрифт:
— Рассказали его товарищи по работе.
— И что же они тебе рассказали?
— Вызывали его… Лишили прав. За рулём в нетрезвом состоянии…
— Ну и правильно сделали. С ним это, кажется, не в первый раз?
— Да не в этом дело! — с раздражением перебила его жена. — Тут что-то связано со спекуляцией. То ли он чего-то продаёт, то ли незаконно приобрёл… Какое-то неприятное дело.
Смеляков сдвинул брови, помолчал.
— А что ты, собственно, ждала от этого субъекта?
— Но только не этого.
— Почему же? Я
— Рома, не горячись. Мне он казался вполне приличным молодым человеком.
— Казался… Это серьёзный аргумент…
— Пожалуйста, не иронизируй. Лучше подскажи, что делать?
Роман Алексеевич встал из кресла и подошёл к окну. Жена вопросительно смотрела на его широкую спину и крутой затылок.
— А Катя? Она знает, что делать? Ты с ней говорила?
— Да, и я поняла, что она не очень дорожит им.
— И прекрасно! Вот пусть она и решает!
— Но ты поговорил бы с ней сам…
— Она что, маленькая? Разве она настолько глупа, что не может разобраться что к чему?
— Но, Рома. Она действительно ещё неопытна.
— Ну, нет. Ей двадцать три года. За её плечами вуз. Мне просто стыдно в этом возрасте учить дочь элементарным вещам.
Жена встала и, сцепив пальцы, нервно заходила по кабинету.
— Рома, ты меня извини за резкость. Ты учёный, а о молодой современной семье рассуждаешь примитивно.
Иногда Смеляков выпивал за ужином не больше одной рюмки, но тут, поддавшись возбуждению жены, он вернулся в столовую и налил другую.
— Рома, — наконец обратилась она к молчавшему супругу, — я всё понимаю. Ты человек принципа. Но в жизни, в семейной, иногда нужно идти на компромисс. Ведь юна дочь наша… Ну, разведётся она! Ну что в этом хорошего! Только и слышишь кругом: разводы, разводы, разводы…
— В данном случае развод — не самый худший вариант, — откликнулся он.
— Не худший? — Надежда Ивановна повернулась к нему. — Ну, нет. Развод — всегда трагедия. Он опустошает душу, сердце. Он обесцеливает жизнь.
— Возможно, что и так. Но что ты хочешь? Чтобы я собственноручно укреплял семью, в которой мужчина — просто не мужчина. Пустое место! Тунеядец!
— Ну зачем так, Рома! Он всё-таки инженер! Работает!
— Работает! Чепуха! Делает вид, что чем-то занимается. Никогда не слышал, чтобы он говорил о своей работе. Я не видел в его руках ни одной книги. Только друзья-приятели, рестораны. Он и Катю приучил пить.
— Ну, это ты преувеличиваешь!
— Нисколько! Он каждый день пьёт. Каждый день ресторан, гости… Почему он вообразил, что жизнь для него — сплошной праздник?
— Но ведь он молод, красив…
— Вот именно в его возрасте люди и создают что-то дельное.
— Но, Рома, вся эта история бросает на нас тень. Ведь эта повестка…
— Ну и что? — Он живо повернулся к жене. — Что повестка? Разве Вадим ребёнок? Пусть
— Но Катя — твоя дочь… — прошептала жена, округлив глаза. — И ты несёшь за неё ответственность.
— Наверное. Но до определённого возраста. Они с мужем взрослые люди. И пусть не думают, что сумеют свои неурядицы прикрыть моим именем.
— Рома, что ты говоришь? По-моему, твоя работа высушила у тебя все чувства.
Смеляков усмехнулся.
— Ну, ты всегда отличалась страстью к драматическому искусству.
— Ты же должен воздействовать на детей. — Жена подошла к нему, присев рядом на стул. — Ведь у тебя же есть характер. Ты же умеешь влиять на других людей. Ну, например, на подчинённых.
Смеляков тяжело вздохнул.
— Может быть, — проговорил он после паузы. — Но я им не навязываю свою волю. Самая главная ошибка — навязывать свою волю. Человек, если он только человек, должен сам уметь управлять собой. Кстати сказать, в институте я никого не насилую. Я даю возможность проявить себя каждому. Может, поэтому мы и сумели добиться кое-чего.
— Рома, ты увлекаешься! При чём здесь институт? Речь идёт о твоей дочери.
Смеляков склонился над журналом.
— Что ты хочешь? — спросил он наконец, подняв голову.
— Поговори с Катей, с Вадимом. Всё это ужасно неприятно.
Смеляков нахмурился. С дочерью он поговорить не против, но с Вадимом? Он представил себе его самодовольную физиономию, его крупное, сильное тело красивого животного и невольно в душе поднялась волна неприязни. Говорить с этим тунеядцем, прожигателем жизни? Нет! И противно, и бесполезно. Смеляков не одобрял выбора дочери, хотя понимал её как женщину. Красота подкупает. Но он не мог понять, как она не могла разглядеть своевременно его внутреннюю сущность.
— У него отобрали права, — продолжала жена.
— И правильно сделали. Давно пора. Что ещё за мода садиться за руль пьяным?
Жена вздохнула.
— Он дал мне слово, что больше этого не будет.
— И ты поверила?
— Рома, но он муж нашей дочери. Надо бы ему помочь. Всё-таки без машины неудобно — далеко ездить на работу.
— Ничего, доберётся на общественном транспорте.
— Но, может быть…
— Никаких но… И не вздумай обращаться за помощью к моим знакомым. А с дочерью я поговорю…
В понедельник, едва только Рублёв переступил порог рабочего кабинета, ему позвонил Петраков.
— Сергей Николаевич, зайдите ко мне.
Петраков взволнованно расхаживал по кабинету, ероша свою густую с проседью шевелюру.
— Вот, читайте, — протянул он вошедшему Рублёву лист бумаги.
«Просим всё своё внимание сосредоточить на том, чтобы установить фамилию автора изобретения и возможности вступления с ним в контакт», — пробежал Рублёв машинописные строчки.