Операция «Феникс»
Шрифт:
— Мне так хочется ребёнка, — судорожно выдохнула она, отстранившись. — Но как скажешь.
…Потом, уже успокоившись, Лида призналась ему, что боялась говорить о своей беременности, боялась отпугнуть его.
— Но ведь ты не уйдёшь? Нет? — допытывалась она у него.
— Ну что ты!
— Ты хочешь ребёнка?
— Как-то не думал. Но если тебе…
— Нет, нет. Я хочу, чтобы и тебе хотелось…
— Это как снег на голову…
— Ты не рад этому?
— Рад, рад… — успокоил он её, хотя будь он откровеннее, должен был бы признаться, что скорее ошарашен и сбит с толку.
Она
Рудник осторожно, стараясь не разбудить Лиду, встал, вышел на кухню и закурил. Светало быстро, и за окном всё чаще с рёвом и грохотом проносились машины. Зашуршала метлой дворничиха.
Исподволь, как плод во чреве спящей рядом женщины, вызревал его план.
Показав место, где в переулке, в районе улицы Кирова, сошёл Горбоносый, Кухонцев не удержался, съязвил:
— Никогда ещё не играл роли детектива. Надеюсь что, когда вы будете награждать отличившихся за поимку матёрого шпиона, вы не забудете и меня?
— А какие роли вы привыкли играть? — спросил Рублёв.
— Я играю только самого себя.
— И эта роль вам по душе?
— Вполне. — Кухонцев окинул взглядом своего собеседника с головы до ног. — Больше, чем ваша. Я, по крайней мере, не приношу зла людям.
— О! Вы ещё и гуманист! Так сказать, непризнанный Кампанелла. Кажется, ваша любовь к человечеству строго ограничена собственной персоной? Ладно. Вот ваши права. А насчёт гуманизма, кто знает, доведётся — потолкуем.
— Теперь мне ясно, откуда у вас это произношение.
— Нет, не оттуда, откуда вы думаете. Можем поговорить и по-французски, и по-немецки. и на некоторых других языках. Когда вы убивали время, я проводил его с пользой.
— Рад, что и наша милиция… или откуда вы там… растёт в культурном отношении, — бросил Кухонцев и, повернувшись, зашагал прочь.
Рублёв посмотрел ему в спину и подумал: сколько же гордыни в этом человеке и как трудно ему придётся, как и всякому, в ком живуча претензия на исключительность — и это только претензия! «Наверное, она-то и сбила с толку Катю», — пронеслось у него в голове.
Рублёв медленно прошёлся по переулку, короткому — всего в десяток домов по обе стороны, — он соединял две параллельные, две близлежащие улицы. Здесь было прохладно от теней старых лип. В таких переулках обычно много ветхих старушек в соломенных шляпках с букетиками искусственных роз и чёрных нитяных перчатках, и много особняков с неизменными колоннами, и кирпичных флигелей, у дверей которых жмурятся ангорской породы кошки.
«Если допустить, что Кухонцев говорит правду, — размышлял Рублёв, — и если Горбоносый сошёл действительно здесь, то из этого следует: 1) Горбоносый живёт в одном из этих домов; 2) Горбоносый приезжал к кому-нибудь из близких — к малознакомым
Но если он чего-то боится, — продолжал разговаривать сам с собой Рублёв, — то мог выйти далеко от своего дома. Возможен такой вариант? Вряд ли! Раз он осторожен, то зачем ему пользоваться чужой машиной? Доехал бы на такси. Но, скорее всего, он не хотел тратить времени на поиски такси, потому что торопился. Торопился! Если это предположение верно, то, значит, он сошёл где-то около нужного ему дома».
Петраков согласился с этими доводами, и на следующий день группа, куда кроме Рублёва и Максимова входил ещё Игорь Тарков, прибыла в переулок. Они опросили участкового, дворников, некоторых жильцов, но никто из них не встречал горбоносого с родинкой на виске.
— Мне кажется, — заметил Игорь Тарков, — что мы ищем иголку в стоге сена.
— Стог сена не такой уж и большой, — возразил Рублёв. — Скорее, просто охапка. Подойдём к делу с другого конца. Давайте посмотрим все домовые книги и выпишем фамилии тех, кто работает на закрытых объектах.
К концу дня, когда группа собралась в свободной комнате жилуправления, выяснилось, что всего семь человек из этого переулка трудится на предприятиях оборонной промышленности. Три кандидатуры отпали сразу: вряд ли заводами, на которых работали эти люди, мог интересоваться враг. Внимание Рублёва привлёк институт, который, как он уточнил, занимался проблемами, связанными с ракетостроением. В домовой книге в графе «место работы» название этого института стояло перед фамилией — Матвеева Лидия Павловна. Дом 6, квартира 14.
Все трое вышли из домоуправления, оживлённо переговариваясь. Был уже вечер, переулок затопил лёгкий полусумрак, и лишь в самых верхних окнах золотом отливало заходящее солнце.
Они остановились около дома номер шесть. Это был старый трёхэтажный кирпичный особняк. Видимо, недавно его капитально отремонтировали: краска на стенах была свежая, а окна нового образца без переплётов.
— Смотрите, Горбоносый сошёл вон там — всего в пятидесяти метрах от этого дома.
— Но, может быть, это случайность? — сказал Тарков. — Представьте себе, что у него здесь живёт какой-нибудь приятель!
— Всё может быть, — согласился Рублёв. — Это мы уточним. Прежде всего надо убедиться, что Горбоносый, слонявшийся у памятника на Новодевичьем, и Горбоносый, которого знает Кухонцев, одно, и то же лицо. Если одно и то же, то почему он крутится около людей, так или иначе связанных со Смеляковым?
В тот же день за домом номер шесть было установлено наблюдение. Уже — на следующий день камера оперативного работника зафиксировала высокого человека — горбоносый, крупная родинка на левой щеке. Тревожно оглядываясь, он входил в подъезд кирпичного особняка. Взглянув на фото, Максимов сказал: