Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
Он замер — потом увидел музыканта.
Впереди среди пней и редких стволов шел человек и играл на свирели. Он шел по обочине, не глядя под ноги и не боясь споткнуться о корни или камни, которыми была усеяна местность вне узкой асфальтовой полосы.
— Эй! — крикнул Берия. — Погодите.
Человек не обернулся — может быть, не услышал, так как сам производил звуки, — он продолжал приплясывать, сам себе оркестр и сам себе танцор.
Берия пошел быстрее, он вдруг понял, что ему плевать, кто этот человек — беженец, псих
Человек не спешил, но шел так, что расстояние между ними не сокращалось.
И тут Берия выбежал на шоссе. Сам не сразу сообразил.
Теперь музыкант шагал по обочине шоссе, а Берия семенил за ним по центру асфальтовой полосы, перепрыгивая через трещины.
Дорожный указатель справа — «Матвеевская». Черт ее знает, какая Матвеевская и правильно ли мы бежим.
— Эй, постой!
Впереди показалась речка. Небольшая речка, но сотворившая себе за долгую жизнь глубокую долину, как бы громадный желоб, по которому она спокойно виляла, окаймленная по сторонам повалившимися заборами и пустыми грядками — когда-то местные жители здесь что-то сажали, а потом убежали.
Музыкант начал спускаться по тропинке, вниз от шоссе. Звук дудки, и без того прерывистый и негромкий, пропал, и Лаврентию Павловичу пришлось прибавить ходу, чтобы догнать мужчину.
Но когда он добежал до начала тропинки и поглядел вниз, то музыканта не было ни видно, ни слышно.
Лаврентий Павлович довольно долго стоял над крутым склоном, поводя головой и стараясь отыскать пропажу, но тщетно.
Впрочем, укрыться музыканту было негде, если не считать стоявших вдоль берега шалашей, сарайчиков и домиков в различных стадиях деградации.
Вернее всего, именно в одном из них и спрятался музыкант. Но идти туда и шарить по шалашам не хотелось, тем более босиком.
Он так и стоял в нерешительности, потом решил все же спуститься к речке, посмотреть на бегущую воду — он соскучился по зрелищу живой воды.
Лаврентий Павлович начал спускаться по тропинке, глядя под ноги, чтобы не наступить на стекло или гвоздь, — в этих местах очень много опасного мусора.
Спустившись шагов на сто, он понял, что вокруг стало темнее — шалаши, заборы и загородки, а также иные остатки человеческой строительной деятельности были многочисленны, и он потерял свободу обзора.
Конечно, здесь никого не найдешь, а тропинка уже стала сырой, под ногами хлюпнуло. Еще шаг — и попадешь в болото, тем более неприятное, что в нем была не растительность, а валялись консервные банки.
Лаврентий Павлович поскользнулся и ухватился за тонкий столб. Удержавшись на ногах, он поднял взгляд, и оказалось, что он стоит перед металлическим листом, прибитым к двум толстым шестам. На листе очень приблизительно и аляповато был нарисован олень. Так рисуют оленей на дешевых базарных ковриках.
Пока он рассматривал некстати появившегося тут оленя, рядом с ухом свистнуло, и железный лист задрожал от удара стрелы.
Да-да, самой обыкновенной стрелы, как у Робин Гуда.
Еще не хватало здесь мальчишек с настоящими стрелами.
— Так и убить можно, понимаешь! — выкрикнул Лаврентий Павлович. — Я тебе уши оборву.
Но на всякий случай он отошел, шагнул в сторону и тут же провалился в жижу глубже колен.
— Мать твою перемать! — закричал он в сердцах. — Плащ совсем новый.
Плащ сейчас был его единственной материальной ценностью, он уже успел полюбить его — и тут такая неприятность!
Откуда-то со стороны и в то же время сверху появился человек. Он показался Лаврентию Павловичу очень большим и опасным. Берия отпрянул еще на шаг и оказался в грязи по пояс.
— Я не в вас стрелял, — вежливо сказал человек, не производя никаких враждебных движений. — Я оленя убил. Так что вылезайте.
— Вылезайте! — вдруг рассердился Берия. — Вы же меня пугнули и заставили сюда свалиться. Неприлично как-то получается. Разве можно так к людям относиться!
— Ну давайте лапу, — сказал человек, и Лаврентию Павловичу ничего не оставалось, как протянуть и схватить за пальцы высокого человека. А он оказался высоким — на полторы головы выше Лаврентия Павловича. Но очень худым. Лицо украшали бесцветная эспаньолка и бакенбарды серого волоса, который так и не приобрел благородного серебристого цвета.
Лицо человека было бледным, морщинистым, на голове фуражка офицерского образца, но далеко не новая, френч, брюки-галифе и высокие, до блеска начищенные сапоги — как только можно сохранить такой блеск в этой грязи!
Но самое удивительное заключалось в том, что вместо сабли или кортика на портупее у этого человека висел кожаный колчан с оперениями стрел наружу, а в свободной руке он держал нечто схожее с луком, но куда короче, — Лаврентий Павлович не разбирался в старинном оружии, но понял, что это вовсе не детская игрушка.
— Ах, у вас нет обуви! — расстроился высокий человек. — Или вы потеряли?
— Нет, у меня не было.
— А как вы сюда попали? — Человек обвел рукой окрестность, как бы давая понять, что пойма речки — его собственность.
— Тут был человек… очевидно, со свирелью, — признался Лаврентий Павлович, — я им заинтересовался. Я давно не видел людей…
«Интересно, — подумал он, — а рад ли я, что вижу этого человека?»
— А, крысолов, — сказал высокий мужчина. — Опять заманивает. Значит, он вас вывел из города и хотел утопить, но вы не успели?
— Я не собирался топиться.
— А он всегда так действует. Надоел мне безумно, — сказал мужчина. — Заманивает и делает попытки утопить. Ну кого вы в наши дни утопите, а?