Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Вы же знаете, — плачущим голосом откликнулся майор, — это еще при Язове замуровали. Там проседание было, и замуровали.
— Покажи, — приказал дядя Миша.
— Что показать? — спросил майор. Дурак дураком. Это меня всегда тревожит в людях, которые сначала дураками не кажутся.
— Где замуровали?
— У вас устаревшие схемы, — сказал Шауро. — Ну подскажите ему, товарищ Овсепян, что это устаревшие схемы.
— У нас других нет! — отрезал Овсепян. — Что это еще за самодеятельность!
Конечно,
— Ну пошли, я покажу, — сказал полковник Шауро. — Сами убедитесь.
Мы пошли по коридору. Дядя Миша сложил схему так, чтобы все время держать перед глазами эту часть подземелья.
— Стоп! — неожиданно крикнул он. — Здесь!
Одна лампа освещала эту часть коридора, тупичок, полутьма.
— Видите, штукатурка. Старая штукатурка, — сказал полковник Шауро. — Вы постучите, постучите.
Дядя Миша послушно постучал костяшками пальцев. Стук был глухой — стена капитальная, я чувствовал.
— Это должно быть в документах отражено, — сказал майор. — Мы вам покажем, если хотите, и сметы сохранились.
— Какие сметы! — закричал полковник Шауро. — Сколько прошло! Лет пять, наверное, меня еще не было. Никого из нас не было.
— Я был, — сказал Хромой, — при мне замуровали. Тогда Иваненко на округе был. Он подписывал. Я же помню ЧП. Приезжали из штаба округа, опасались, что может грозить шахтам, геологи брали пробу. Я как сейчас помню.
— Ну вот видите, — сказал полковник Шауро. — А вы говорили.
— Ничего я не говорил, — мрачно ответил дядя Миша. — Только о таких вещах во время инспекции забывать не положено.
— Это правильно, — сказал Шауро. Он не знал, как величать дядю Мишу, потому концы фразы зависали у него на языке.
— Теперь все? — спросил дядя Миша.
— Теперь все, — обрадовался, что к нему обратились, Овсепян.
— Ну пошли. — Дядя Миша был недоволен.
Все поспешили к выходу. Полутемное опустевшее подземелье удручало.
Дядя Миша стал отставать, кроме меня, этого никто не заметил.
— Ты как думаешь? — спросил он тихо, кроме меня, никто не мог услышать.
— Я не уверен.
— И я не уверен. Надо будет тебе отстать и поглядеть.
— Хорошо, — ответил я, — что-нибудь придумаю.
— Попробуй, — сказал дядя Миша. — А то я не знаю, что делать.
Признание генерала меня порадовало. Не часто дядя Миша признает поражение.
— Не отставайте, не отставайте! — воскликнул полковник Шауро. — Все из-за вас и так пять раз греть пришлось. А ведь для вас грибочки собирали.
— Здесь грибы есть?
— Да вы по базе походите, — сказал майор, — белых корзину наберете. Собирать-то некому. Деревенские уже не ходят, естественно, а нашим далеко, полковник машину не дает.
— Я бы остался,
— Уважаете грибочки? — спросил майор. — Мы это для вас тут же организуем. У нас соленые есть, маринованные, а Клава уже сушила.
— Я сам люблю, — сказал я. — Пятая охота.
Ох и плохой же я лжец.
Себя слышу и думаю, как плохо и неубедительно звучит голос этого молодого разведчика.
— А если свежих пожелали, — откликнулся полковник Шауро, — то моя жена сегодня утром на рассвете ходила, мы вам с собой корзину сообразим.
— Вот и чудесно. — Дядя Миша пресек все мои дальнейшие попытки отпроситься за грибами. — Спасибо за заботу.
Мы погрузились в машины, я опять ехал с майором, он чувствовал себя хорошо — пронесло!
Нас и в самом деле ждали, обессиленные от разогревания и тщетных пробегов к окну — едут, не едут?! — жены офицеров. Для меня даже привезли какую-то племянницу. Кроме наших офицеров, еще пришел маленький, изображавший Суворова за написанием «Науки побеждать» подполковник по политчасти. Дядя Миша не спорил — он уселся основательно.
Дом, в котором жили офицеры, стоял на краю деревни Максимовка, на высоком берегу речки, отсюда открывались прелестные северные дали.
После первых тостов я сказал Хромому:
— Я пойду на улицу.
— Зачем? Тут все удобства у нас.
— Я пофотографировать хочу, вид у вас чудесный.
— Стоит ли? — Хромой все еще не хотел расслабляться.
— Ты куда? — услышал дядя Миша.
— Пофотографировать хочу, — ответил я.
— Гарик у нас отличный фотограф, — сказал дядя Миша.
Майор догнал меня у дверей.
— А аппарат у тебя где? — спросил он.
— В машине.
— Я с тобой, — вызвался майор Хромой: видно, считал, что мы уже в приятелях.
— Я далеко отходить не буду, — сказал я.
Мы говорили негромко, но нас слушали. Хоть и через шум, который создавали развеселившийся после нескольких рюмок Овсепян и женщины, явно испытывавшие облегчение от того, что наконец-то ожидание благополучно завершилось и их труды не пропали даром.
Нас слушал дядя Миша, улыбаясь жене Хромого, слушал полковник Шауро, даже уши у него покраснели.
— Проводи, проводи гостя, — приказал или попросил Шауро.
— Я и говорю, — откликнулся Хромой.
Я пошел к двери.
Мы гуляли на втором этаже двухэтажной каменной казармы, разделенной на квартиры. Я вышел из дверей, лестница была широкая, ее недавно покрасили синькой, а потом побелили потолки — во всем был уют и скромное достоинство буржуазии.
«Уазик» стоял неподалеку, шофер сидел рядом в тени елки, на корточках, так приучаются сидеть в лагерях, впрочем, солдаты так тоже умеют сидеть, когда сесть не на что.