Операция «Испаньола»

Первушин Антон Иванович

Старший лейтенант хоть и тяжеловат был на подъем, но тут что-то сообразил, и голос его зазвенел, когда он задал свой новый вопрос:

— А если мы их тоже недооцениваем? Громов покачал головой:

— Может быть и так, и эдак, — не сумел определиться он. — Что нам гадать? Просто будь осторожен, Алексей, лишний раз не высовывайся.

Майор знал, что совет этот представляется Стуколину «чепуховым»: если дело дойдет до рукоприкладства (или, не дай Бог, до стрельбы), старший лейтенант и не вспомнит, о чем предупреждал его командир, бросится в свалку, а там уж… там как повезет…

— Будь спокоен, — отмахнулся Стуколин. Лукашевич воспринял новость без энтузиазма,

но готовность и дальше участвовать в операции «Испаньола» выказал. Только буркнул:

— Становится похоже на конвейер. После этого они вдвоем с Громовым отправились к зампотеху Никите Усачеву, чтобы «порадовать» его приказом готовить к вылету два истребителя. Усачев в свою очередь необычайно удивился возросшей активности командования округом, назначившего новый внеплановый тренировочный полет через неделю после первого.

— Чего это они? — почесал Усачев в затылке, недружелюбно разглядывая вошедших. — Воевать, что ль, собрались?

У него были основания для того, чтобы удивляться и делать столь мрачные прогнозы. В годы, которые принято называть «застойными», снабжению армии и флота уделялось повышенное внимание и нормой налета для кадрового офицера ВВС считалось сорок часов в год — меньше просто нельзя. Однако времена изменились, топливо нынче государство предпочитало продавать за границу, а не жечь «попусту», и норма сократилась до двадцати, а позже — до пятнадцати часов в год. Притом, что натовский пилот не считается боевым летчиком, не налетав сто часов. Почувствуйте, как говорится, разницу.

— Тушенку отрабатывать надо, — попробовал пошутить Лукашевич, высказав таким образом мысль, которая давно вертелась на языке, но Громов так на него глянул, что всякая охота балагурить на эту тему у Алексея мгновенно пропала.

К утру следующего дня два «МиГа» были подготовлены и выведены из ангаров. (Кольский полуостров, сентябрь 1998 года)

В день второго вылета в рамках операции «Испаньола» погода не задалась. Приближался сезон осенних дождей, и с утра лило так, будто где-то в небесном клозете прорвало ржавую трубу и миру теперь грозит новый потоп. Ко всему дул холодный северный ветер; на Рыбачьем, где последние сто тысяч лет ничего не росло, кроме мхов, укрыться от него было негде, и это создавало дополнительную проблему для тех, кто сегодня собирался подняться в небо по взлетно-посадочной полосе, тянущейся с востока на запад.

Впрочем, для летного состава воинской части 461-13 «бис» описанные трудности были не в новинку, и в положенное время Громов с Лукашевичем заняли свои места в кабинах «МиГов». КДП дал разрешение на взлет, и машины начали разбег. Боковым ветром истребители сносило в сторону, но на этот случай существовал особый маневр, описанный во всех инструкциях. Чтобы не допустить заваливания самолета на крыло и возможного повторного касания взлетно-посадочной полосы, следует выставить элероны [48] против ветра во избежание малейшего крена. К тому же необходимо следить за скоростью — отрыв при малом ее значении под сильным ветром может привести к катастрофе. Пилоты проделали всю процедуру на чистом автомате, закрепленном годами тренировок и боевых вылетов.

48

Элерон — подвижная часть крыла, служит для управления креном самолета.

Когда истребители, набирая высоту и скорость, преодолели слой облачности, Лукашевич на секунду с удовольствием зажмурился. Как ни странно, ему нравилось летать в пасмурную

погоду. Особое же удовольствие он получал именно в момент перехода — перехода из одной реальности в другую, из мира слякоти и серого низкого, давящего неба в мир прозрачный, чистый и бесконечный, словно мечта о лучшем будущем, в котором не доведется уже пожить, но на которое так хочется взглянуть хотя бы одним глазком. В эти мгновения Лукашевич испытывал состояние, которое принято называть эйфорией.

— Ведомый, следи за азимутом! — окликнул Громов старшего лейтенанта, и тот увидел, что отклоняется от заданного курса.

Лукашевич быстро исправился, догнал ведущего. И снова в эфире прозвучало кодовое слово: «Испаньола», и снова невидимый штурман скороговоркой забормотал параметры «условной» цели, наводя истребители на норвежский транспорт с «гуманитарной помощью» на борту.

С-130Н «Геркулес» они увидели через двадцать шесть минут после начала «учений». История повторилась.

— Борт номер 183, — зазвучал голос Громова на аварийной частоте. — Приказываю вам следовать за мной на аэродром. В случае неповиновения открываю огонь.

Лукашевич усмехнулся.

«Действительно, конвейер получается, — подумал он. — Если за каждый перехваченный транспорт нам давали бы по Звезде Героя, мы с Костей скоро походили бы на американский флаг».

Но тут экипаж норвежца выкинул первый фортель. «Геркулес» вдруг начал резко сбрасывать скорость. Это была старая уловка, хорошо известная пилотам транспортной и пассажирской авиации. Дело в том, что у большинства транспортных самолетов нижний предел скорости, при которой машина еще может продолжать полет, заметно меньше, чем у большинства истребителей-перехватчиков. Перехватчик вынужден отрываться и уходить в переднюю полусферу, чтобы не свалиться в штопор; нацелить ракеты в такой ситуации ему трудно, а частые виражи измотают кого угодно. Самое же неприятное во всем этом было то, что подобная игра в кошки-мышки могла продолжаться долго, пока у истребителя не загорится "окурок [49] " и он не уйдет на базу. Старший лейтенант Лукашевич сразу понял, что имеет в виду первый пилот «Геркулеса», и не на шутку разозлился:

49

«Окурок» — показатель аварийного остатка топлива (жарг.).

«Каков нахал! Что он себе позволяет?! В нашем-то небе!»

Сразу вспомнился злополучный южнокорейский «Боинг», сбитый над Сахалином в восемьдесят третьем году. Если верить показаниям Геннадия Осиповича, осуществившего «сбитие», экипаж «Боинга» предпринял тот же самый маневр со сбросом скорости. Чем это кончилось, общеизвестно. Вот только с «Геркулесом» приходится церемониться.

— Ведущий, — обратился старший лейтенант к майору Громову. — Цель играет сваливание.

— Вижу, — откликнулся друг Константин. — Сейчас решим эту проблему. Уходи на радиус и наблюдай.

— Понял, ведущий, ухожу.

Лукашевич переложил рули и сошел с первоначального курса. Поднявшись повыше, чтобы не мешать Громову, он стал описывать эллипсы, одним из центров которых оставался непокорный «Геркулес». Что именно задумал Костя, старший лейтенант еще не знал, но боялся пропустить малейшую подробность.

— Борт номер 183, — снова забубнил по-английски майор. — Повторяю: в случае вашего неповиновения я буду вынужден открыть огонь…

Экипаж транспорта продолжал отмалчиваться. Видно, вступать в переговоры с воздушными пиратами в их планы не входило.