Операция «Людоед»

Троицкий Андрей Борисович

– Да, это я, – отозвался Трещалов в трубку, узнав голос Насти, своей юной любовницы.

– Коля, у меня опять неприятности в той крысиной дыре, которая до сих пор называется «Мосфильмом».

– Давай позже об этом поговорим. Я плохо себя чувствую, не спал ночью. Зубик болит. Мне совсем худо…

Трещалов приготовился услышать слова сочувствия или что-то на похожее на эти слова, но Настя пропустила жалобы любовника мимо ушей. Даже не дослушала.

– Представляешь, только что звонит мне этот Жора и говорит, что съемки перенесли еще на неделю. Они меня хотят доконать, сволочи. Я уже на пределе. Не могу больше ждать, это выше человеческих сил. Неужели ничего нельзя сделать?

– Не знаю, детка, – в эту секунду у Трещалова заболел не зуб, а сердце. – Это настолько срочно, что не может терпеть?

– А как ты сам думаешь? Что он из себя разыгрывает самого крутого? Чтобы сняться в эпизоде длиною в одну минуту я жду целую вечность. А Жоре все по барабану, проклятый гомосек. Главное, звонит и таким наглым высокомерным тоном заявляет…

Настя подпустила

в голос дрожи и, кажется, уже была готова разрыдаться в трубку. Все-таки девчонка права: актерские способности у нее есть. Какие никакие, маленькие, с крысиную ноздрю, но есть. И этот факт не подлежит обсуждению.

Трещалов терпеливо слушал Настю и думал, что вместо сердца у этой девчонки бобина с черно-белой кинопленкой. Она не просила у любовника того, что просили у Трещалова другие бабы: шубку или побрякушку с дорогим камешком. Настя помешана на идее, что в ней пропадает великая кинозвезда. Чтобы реализовать себя не хватает самой малости: знакомств в кинематографических кругах, одной-двух выигрышных ролей. Пусть маленьких. А дальше все пойдет само собой, отбоя не будет от предложений. Успевай выбирать.

Однажды в ночном кабаке, когда Трещалов перебрал лишнего и плохо себя контролировал, девочка вытянула из него обещание помочь ей найти хоть какую-то роль. На утро он забыл о своих словах, но Настя все помнила. И началось это занудство, это ежедневное промывание мозгов, которое девочка начинала фразой: «Коля, ты же обещал». У Трещалова не было знакомых киношников. После долгих поисков он нашел какого-то черта, то ли продюсера, то ли режиссера. Этот Жора бойкий пробивной малый пообещал Насте эпизод в новой картине какого-то своего собутыльника. И вот уже третий месяц беззастенчиво тянул с Трещалова деньги, а съемочный день все откладывался. Настя ныла, как больной зуб. И Трещалов уже проклял тот день, когда увидел и затащил в постель эту девчонку. В последнее время вместо любовных утех на съемной квартире он получал новую порцию сплетен о коварном Жоре и съемочной группе, состоящей из одних отморозков: запойных алкашей и сексуально озабоченных типов.

Настя закончила свой взволнованный рассказ вопросом: – Так ты приедешь вечером?

– Не обещаю, – ответил Трещалов. – Я тебе сказал, что плохо себя чувствую. Зуб болит. Но ты, кажется, не услышала.

– Приезжай, Коля, мы обо все обсудим, обо всем поговорим. Даже о твоем больном зубе. Если тебе от этих разговоров станет легче.

Трещалов вежливо попрощался и бросил трубку. Настя зазывает его в гости, чтобы в очередной раз пожаловаться на свои трудности, излить душу, накапать на мозги. И в очередной раз вытянуть из Трещалова обещание взять за шкирку этого поганого Жору, который вконец оборзел и не хочет отрабатывать полученные деньги, и встряхнуть его, как следует.

– Сволочь, что б тебя вырвало, – пробормотал Трещалов. – Сука бессердечная.

Через минуту в дверь позвонил Анохин. Покидая квартиру, Трещалов закрыл дверь на оба замка и в сопровождении телохранителя спустился в лифте на первый этаж. Вышли из подъезда, Трещалов поднял голову. В небе висели тучи, накрапывал дождь. Двор был пуст, только возле подъезда стоял какой-то незнакомый мужчина в мокром плаще и кепке. Мужчина катал взад-вперед детскую коляску с синим пластиковым верхом и большими колесами. Анохин сбежал вниз по ступенькам, остановился на тротуаре, распахнул заднюю дверцу «Ауди». Спускаясь к машине, Трещалов разглядывал мужчину с коляской. «Бедолага, – думал Трещалов, с раздражением вспомнив свою молодую любовницу. – Наверное, бросил жену, оформил отношения с какой-нибудь соплячкой, которая тут же сделала ему младенца, чтобы крепче привязать к себе. И теперь она сидит дома, нежится в кроватке. А муж носится в молочную кухню, гуляет с ребенком и моет посуду. И еще приносит кофе в постель жене. Вот она, дикая, совершенно непомерная плата за короткое и сомнительное удовольствие». Трещалов занял место за водителем на заднем диване. Анохин тоже уселся сзади, по правую руку от шефа.

– Поехали в стоматологическую поликлинику, – Трещалов тронул водителя за плечо. – На Фрунзенскую.

* * *

Стерн, уже битый час катавший детскую коляску возле подъезда Трещалова, проводил «Ауди» долгим взглядом. Стерн надвинул на лоб козырек серой кепки, достал сигареты и прикурил. Не следует уходить отсюда сразу, как только Трещалов убрался по своим делам. Надо постоять еще пять минут, повернувшись спиной к окнам дома. Стерн успел неплохо изучить обстановку. Трещалов жил в новом кирпичном доме. Девять этажей, четыре подъезда, подземного гаража и черного хода не имеется. Два лифта, грузовой и пассажирский. Консьержка внизу не сидит, хотя застекленную будку для нее уже поставили. Домофон работает. Окна квартиры Трещалова за номером пятьдесят на седьмом этаже выходят на тихую улицу и во двор. Дом заселен где-то год назад, жильцы еще не перезнакомились. Маловероятно, чтобы Трещалов знал в лицо соседей по подъезду или по двору. Он слишком занят собственной персоной, проблемами личного плана и бизнесом. Такие люди никогда не смотрят по сторонам, не замечают окружающих. Значит, появление возле подъезда простоватого на вид незнакомого мужчины в плаще и кепке не вызовет подозрений. Испортившаяся к утру погода тоже плюс. Трещалов возвращается из своей конторы около девяти вечера, когда на улице еще светло, солнце еще не опустилось за горизонт. Но сегодня выдался по-настоящему осенний пасмурный день, значит, стемнеет раньше срока, а дождь заставит разойтись по домам любителей вечерних прогулок. Выплюнув окурок, Стерн

зашагал вдоль дома, толкая перед собой коляску, забитую каким-то тряпьем, которое удалось найти в бельевом шкафу покойного Василича. Если кто-то из особо любопытных пешеходов захочет заглянуть в люльку, то увидит клетчатое шерстяное одеяльце, простынку, которая, по идее, должна закрывать личико младенца. Довершала сугубо реалистическую картину бутылочку с молоком, увенчанная резиновой соской, потрескавшейся от времени, похожей на пожухлую морковку. Стерн катил коляску и думал, что телохранители Трещалова не так опасны, как кажется с первого взгляда. Они выполняют скорее декоративную функцию. Два здоровых накаченных парня, способных начистить морду любому прохожему, который ненароком наступит хозяину на любимую мозоль. Но большего от этих амбалов ждать не приходится. Видимо, все свободное время проводят в атлетическом зале, поднимают штангу, работают на тренажерах, изучают технику рукопашного боя. Наивно полагая, что умение высоко задрать ногу или прицельно всадить кулак в живот противника когда-нибудь спасет их жизни или жизнь шефа. На самом деле Трещалов, как и большинство ему подобных самоуверенных болванов, использует телохранителей в качестве слуг. Гоняет их за пивом, заставляет косить лужайку на даче. В рабочие дни охранники приезжают к дому босса. Один остается за рулем «Ауди», другой поднимается в квартиру Трещалова, чтобы через пару минут вместе с ним спуститься вниз. Сразу видно, что парни потеряли бдительность, перестали чувствовать опасность нутром, кожей. Разумеется, оба телохранителя вооружены. И это обстоятельство нельзя сбрасывать со счетов. Другой вопрос, сумеют ли они использовать оружие по назначению. После недолгих размышлений Стерн решил, что разобраться с охраной не составит особого труда. Сегодня вечером на его стороне будет элемент неожиданности, а в таком деле две-три лишние секунды решают все. Стерн прошел вдоль соседних домов, вывез коляску на параллельную улицу. Остановился у табачной палатки, чтобы купить сигареты. Осторожно перешел пустую от машин дорогу, завернул за угол дома и почти нос к носу столкнулся с милиционером. Молодой участковый инспектор начал обход территории. Стерн остановился, нагнулся над коляской, делая вид, что поправляет одеяло. Милиционер прошел мимо, не задержав взгляда на молодом отце. Стерн краем глаза проследил за ментом и покатил коляску в глубину дворов. Он ловил на себе доброжелательные взгляды встречных прохожих. Мужчины с колясками всегда вызывают у окружающих что-то вроде симпатии. На этом и основывался весь расчет. Вот и сегодня телохранитель Трещалова, выйдя из подъезда, лишь покосился на Стерна и тут же забыл о его существовании. Фургон «Газель», оставленный во дворе какой-то новостройки в трех кварталах от дома Трещалова, сиротливо мок под дождем. Открыв задние дверцы, Стерн огляделся по сторонам, поднял коляску на руки, положил ее на бок, чтобы не каталась по грузовому отсеку.

* * *

Москва, Замоскворечье. 1 августа.

Через сорок минут «Газель» остановилась на платной стоянке неподалеку от одной из центральных улиц, где находился оружейный магазин «Кентавр». Дождь только закончился, но солнце так и не вылезло из облаков. Стерн шагал по тротуару, перепрыгивая ручьи, бегущие из арок и подворотен к решеткам ливневой канализации. На ходу он разглядывал дома старинной постройки с обновленными свежеокрашенными фасадами, этот последний, чудом уцелевший кусочек купеческой Москвы. На подходе к «Кентавру» Стерн замедлил шаг. Возле дверей магазина переминался с ноги на ногу какой-то мужик неопределенных лет в куцем коротком пиджаке. Когда Стерн остановился на пороге магазина, мужчина шагнул к нему.

– Чем интересуетесь?

– Нужны три пары наручников. Можешь помочь?

– Сделаем. По бутылке за пару.

– Дороговато.

– Дешевле никто не сделает, – мужик развел руками по сторонам, дескать, я тут один такой, прыткий.

– Договорились, – кивнул Стерн.

Вместе зашли в «Кентавр». В помещении находилось пять продавцов, вооруженный охранник и один единственный покупатель. Пожилой мужчина рассматривал охотничье помповое ружье «Рысь». Он, прищурив глаза, приглядывался к полированному деревянному прикладу, нет ли царапин. Трогал пальцем дульный срез и гладил ладонью цевье. Стерн на минуту остановился у прилавка, за которым выставили образцы охотничьего оружия западного производства. Задержал взгляд на «Ремнгтоне» с двойной штангой, серебреными накладками на ложе и «Моссберге» с вертикальными стволами, цены на эти двустволки зашкаливали за три тысячи долларов. Но не заметил самых ходовых моделей, хитов, гордости магазина: отечественных ружей «Фокстерьер» со складывающимся прикладом и малокалиберных нарезных карабинов «Соболь». Не заинтересовали Стерна и помповые внутрикурковые ружья с длинными и короткими стволами. Полюбовавшись «Ремингтоном», он проследовал за своим провожатым в глубину магазина. Здесь под стеклом витрины разложили ружейные патроны с разноцветными пластмассовыми гильзами, порох в железных коробках, дробь, резиновые дубинки и несколько образцов наручников.

– Вот эти возьму, темные, – Стерн показал пальцем на браслеты. – Хромированные не нужны.

– Лады, – кивнул добровольный помощник и обратился к продавцу. – Выпишите вот эти. Три пары.

Мужчина вытащил из кармана и положил на прилавок удостоверение охранника. Продавец достал из-под прилавка регистрационную книгу, перевернул несколько страниц, записал номер удостоверения и начирикал квитанцию. Стерн подошел к кассе, оплатил покупку и вернулся с чеком.

Через пару минут вышли из магазина, Стерн достал деньги и вручил мужчине честно заработанный гонорар.