Операция 'Минотавр'
Шрифт:
– Мы проверяем все данные трижды; понятия не имею, как это могло произойти, но данные для ЭППЗУ на этой микросхеме полностью неправильные.
– Он растянул длинную распечатку.
– Видите вот эту строку?
– Он зачитал число в этой строке, просто число.
– Теперь смотрите сюда. Вот данные на микросхеме. Его палец показал на другую распечатку, ту, что на глазах Джейка только что сошла с принтера. Джейк присмотрелся. Там стояло другое число.
– Как это могло случиться? Я считал, что вы, ребята, проверяете такие вещи.
– Да, проверяем.
– Это только одно ППЗУ, - заметил Гарри Фрэнкс.
– Их было три. Может быть, это как раз единственное с дефектом.
– Точно мы уже никогда не узнаем, - протянул Джейк Графтон, вглядываясь в лица собравшихся и пытаясь распознать их реакцию.
– Остальные блоки разбились и сгорели. Этот единственный, который уцелел.
– Не знаю, что и сказать, - повторил вице-президент "Аэротек".
Джейк Графтон вышел из помещения в поисках телефона.
***
Луис Камачо слушал по телефону адмирала Генри и рисовал в блокноте. Сейчас у него получались домики, разумеется, в правильной перспективе. "Крышу и фундамент я определяю верно", - подумал он.
– Так, значит, "Аэротек" продала вам дефектную микросхему для ЭППЗУ. Или две, или три. Подавайте в суд на этих гадов. При чем тут ФБР?
– Я получил распечатку базы данных управления самолетом с нашего компьютера. В ней ошибки. Так вот, я не знаю, введены в микросхемы "Аэротек" эти данные или нет, но то, что заложено в компьютер Пентагона, - ложно. И я позвонил специалисту по компьютерам из Агентства национальной безопасности, который курирует нас, Клейнбергу. Фреду Клейнбергу. Он поработал со своими сверхсекретными программами, о которых мне не положено знать, и сказал, что последний, кто вносил изменения в эту базу данных, был Гарольд Стронг.
Камачо продлил линии от крыши, карнизов и фундамента дома, пока они не сошлись в какой-то точке перспективы. Конечно, дом Олбрайта обсажен кустарником, а если учесть еще забор и прочее, он выглядит совсем не так.
– Вы слушаете, Луис?
– Слушаю.
– Я хочу, чтобы вы и ваши люди занялись этим.
– В ВМКР вы обращались?
– Это была военно-морская контрразведка.
– Нет. Потому что вы единственный человек в пределах столичной кольцевой дороги, который знает, что за всем этим кроется. Я хочу, чтобы следствием занялись вы.
– Следствием о чем?
– О подделке базы данных в компьютере, шпион вонючий. Прототип стоимостью в четыреста миллионов долларов, который должен, был быть "черным", как пиковый туз, превратился в кучку пепла, а пилот лежит при смерти. Данные в микросхемах, которые управляют самолетом, ложные. Тот, кто вводил эти данные, убит. Значит, кто-то где-то совершает преступление против федеральных законов. Так поднимите же свою жирную задницу и выясните, не пролез ли "Минотавр" или какая-то другая сволочь в мою программу! Черт возьми, что мне делать? Позвонить директору ФБР?
Поговорить с
– Я вам перезвоню попозже.
Адмирал бросил трубку так, что у Камачо зазвенело в ушах. Агент спокойно положил свою трубку и пошел к двери.
– Дрейфус! Зайдите ко мне.
***
В три часа того же дня по столичному времени Ллойд Дрейфус и еще два агента ФБР вылетели из Национального аэропорта в Детройт, где их встретил сотрудник местного отделения бюро. Прямо с аэродрома они должны были направиться в штаб-квартиру "Аэротек" в пригороде.
Агенты еще находились в воздухе где-то над Пенсильванией, когда Бабун Таркингтон приехал в госпиталь авиабазы Тонопа. Он зашел в комнату медсестер.
– Как она?
Дежурила та же медсестра, что и вчера, когда привезли Риту. Она была в звании капитана ВВС. Сестра сочувственно взглянула на Бабуна.
– Без изменений, лейтенант. Извините.
– Врач тут?
– Только вырвался перекусить. Будет через полчаса.
– К ней можно?
– Конечно.
Дежурная в реанимации кивнула, и Бабун придвинул стул к кровати Риты.
Грудь у нее все так же ритмично поднималась и опускалась, иглы от капельницы впивались в тело, зеленая линия на экране сердечного монитора дрожала - она лежала в том же положении, что и вчера, и сегодня утром, когда он заезжал сюда.
Иглы были воткнуты в левую руку, поэтому он взял правую и нежно погладил.
На секунду он сжал два ее пальца.
– Рита, я Бабун. Если ты меня слышишь, сожми мне руку.
Кисть оставалась обмякшей.
– Постарайся, Рита. Никакой реакции.
– Еще попробуй.
Он оставил эти попытки и лишь легонько перебирал ее пальцы.
Кровать стояла у окна. Раздвинув шторы, он увидел голубые горы вдалеке.
Над острыми пиками собирались облака.
Как несправедлива жизнь. Хорошее достается плохим людям - и наоборот, как будто достоинства и пороки тех, кому достаются тягости, не учитываются в уравнениях гигантского небесного компьютера. Бабун глядел в окно и размышлял о превратностях судьбы. Как получилось, что ему удалось выпрыгнуть целым и невредимым, а Рите нет. Не потому же, что он такой хороший, что он образец добропорядочного поведения или безупречной веры. Просто ему повезло, вот и все.
А Рита разбилась, потому что удача ей изменила. Но может быть, это спасение стоило ему чего-то более ценного, чем жизнь.
Удача не вечно будет сопутствовать тебе, Таркингтон. Настанет день, Бабун, он придет. Независимо от того, как ты ведешь себя и выполняешь ли данные обещания, этот день придет, и удача покинет тебя. Ты не будешь этого знать ни утром, ни в полдень, но это будет тот самый день. И в этот день ты потеряешь ее навсегда.
Он опустился на стул. Тяжко смотреть на Риту, всю бинтах, а на капельницы, дыхательный аппарат и сердечный монитор - и того горше. Он ерзал на стуле, пытаясь устроиться поудобнее и не находя себе места.