Операция Наследник, или К месту службы в кандалах
Шрифт:
— Зато правильно.
Батчелор направился к мисс Какссон, растопырив свои громадные, поросшие рыжей шерстью лапы, словно собираясь поймать курицу, и компаньонка, презрительно фыркнув, удалилась. Спустя минуту Батчелор вынес в сад два еще не сожженных венских стула и поставил их под деревом, жестом пригласив Фаберовского и девушку садиться.
Они сидели и не отрываясь глядели друг на друга. Пенелопа заметила, как постарел поляк, его лицо осунулось, приобрело землистый цвет, вокруг глаз появились глубокие морщины, а руки стали обветренными, мозолистыми и с обломанными ногтями. А Фаберовский думал,
— А ко мне вчера прибежал взволнованный Макхуэртер, — нарушил тишину поляк. — Макхуэртеру сказали, что к нему из Франции приезжал великий Ренуар, но по ошибке попал к одному из его соседей.
— А почему ты ходишь босиком? — в свою очередь спросила девушка и в голосе ее слышалась искренняя забота. — Разве у тебя нет обуви?
— Розмари говорит, что всю ее пожгла еще в прошлом году Эстер. Хотя одни из моих ботинок я заметил на Макхуэртере.
— Но ты же приехал в каких-то ботинках!
— Они развалились после ливня, в который я попал в день приезда.
— Это еще ничего. Под тем же ливнем, катаясь с мужем в экипаже в Гайд-парке, вымокла герцогиня Файфская, и, простудившись, родила мертвого мальчика.
— Какое странное место этот Гайд-парк, — покачал головой Фаберовский. — Опасность вымокнуть в этом парке всегда грозит обернуться катастрофой для семейного счастья. На нашу удачу я не был в парке, иначе непременно родил бы какого-нибудь мальчика или, того пуще, искупался бы в Серпентайне. Мальчика я не рожал, но насморк тоже подхватил.
Еще секунду назад ему хотелось встать, подойти к Пенелопе и крепко обнять ее, что было бы очень уместно к этому моменту, но теперь при воспоминании о Серпентайне совсем некстати к нему в голову непрошеным гостем явилась мысль о телеграмме, которая лежала в кармане его штанов. Неужели Гурин действительно решил приехать в Лондон? Это будет катастрофа. Уже вставая со стула, он сунул руку в карман, разорвал конверт и достал телеграфный бланк.
— Что? — встревожено спросила Пенелопа, увидев, как изменилось его лицо. — Гурин?
— Нет.
— Тогда ты опять собираешься на континент?
— Нет. Я думал, что навсегда избавился от старых неприятностей, а они лишь заснули на время и опять пришли ко мне.
Он протянул ей телеграмму и она прочитала весьма немудреный текст:
«Советую вам исчезнуть также, как исчез Ландезен, иначе будет плохо. Рачковский»
— Ты мне ничего не объяснишь? — спросила Пенелопа.
— Нет.
— Но что мы тогда будем делать?
— Я хочу тебе еще раз предложить свою руку.
— Я согласна, — сказала Пенелопа и пригрозила поляку пальчиком: — Но только попробуй еще раз не прийти в церковь!
Глава 6. Петергофский праздник
3 августа, воскресенье
Жизнь у Артемия Ивановича была не в пример спокойнее, чем у Фаберовского. Расставшись с поляком на Балтийском вокзале, он пробродил целый день по Петербургу, дошел до Невы и даже плюнул в нее, стоя у часовни на Николаевском мосту. Хотя Черевин велел им и носа не показывать в Петергофе, Владимирова с каждым часом все больше и
В Петергофе его постигло страшное разочарование. Император вместе с семейством, так и не дождавшись разговора, отбыл на отдых в финские шхеры. Посетив последовательно колбасную, «Вену» и монопольку, Артемий Иванович вышел с опустошенной душой и карманами на Петербургский проспект и потащился по нему куда глаза глядят. А глаза его глядели в сторону Ораниенбаума, не доходя до которого на берегу залива, можно было попытаться пристроится в одной из дач близ деревни Бобыльская, где надзор за дачниками был слабее и где от владельцев дач не требовалось подавать на них никаких сведений в Дворцовое управление.
Дачи эти находились у западной границы громадного парка, владения принца Ольденбургского, протянувшегося узкой полосой вдоль взморья. Дом, на который вывел Артемия Ивановича запах жарящегося мяса, принадлежал надворному советнику Стельмаху и представлял собою подобие швейцарского домика-шале, по стенам которого вились гортензии, а перед домом была разбита огромная клумба, по которой Артемий Иванович сразу же и прошелся.
— Не сметь ходить сюда! — заорал на него сам хозяин, который в это время с женой и двумя перезрелыми дочерьми пил чай на веранде. — Здесь не подают.
— Я из охранного отделения, — сказал, не смущаясь, Артемий Иванович. — Мне показалось, что вы говорили что-то про государя.
— Нет-нет, мы говорили о государыне, — нервно сказал Стельмах. — В этом году на ее тезоименитство в Петергофе будет большой праздник.
При этом надворный советник слащаво улыбнулся.
— Вам самому-то не противно нести такую чушь? — спросил Владимиров, переминаясь на когда-то великолепных хризантемах. — Что вы там такое жарите?
— Не знаю, — неизвестно зачем соврал Стельмах. — Надо спросить у кухарки.
— Тогда проводите меня к ней. Да, и еще. Меня прислали к вам для охраны особы государя от крамолы. Поэтому я буду жить у вас в дровяном сарае.
Стельмах покорно согласился и провел Артемия Ивановича на кухню, где оставил его наедине с кухаркой. Осмотр сей особы вполне удовлетворил Владимирова. Это была цветущая румяная девка по имени Февронья с толстой, пшеничного цвета косой, с которой ему не стыдно будет в случае чего выйти на люди.