Операция Наследник, или К месту службы в кандалах
Шрифт:
— Ну если писать, то вам и карты в руки, Сергей Григорьевич, — сказал Селиверстов. — У вас почерк хороший, не то что у меня, старика.
Федосеев сел за стол, царственным жестом достал чистый лист из кипы бумаги и положил перед собой. По тому артистизму, с каким он проделал это, по порядку и заботе, с какой были расставлены по столу бронзовые чернильницы, ножи для разрезания книг, клякс-папье и валики для промакивания чернил, пресс-папье разных форм, машинки для заточки карандашей, сшиватели и дыроколы, было видно, что общаться с бумагами и канцелярскими принадлежностями он умеет и любит, и что такое общение составляет одно
— Ну-с, рассказывайте, — Федосеев взял с изящной подставки ручку с английским пером и макнул ее в чернила.
— Мне хотелось бы прояснить один вопрос, — сказал Фаберовский. — Генерал Селиверстов всю дорогу от вокзала оповедовал мне о своей любви к молоденьким пухленьким хористкам и балеринам в кружевных розовых панталончиках. Но он так и не удосужился мне поведать, что же на самом деле произошло тогда в Остенде, когда нас захватили люди Рачковского, почему мы оказались в Якутске, а затем вдруг были вызваны обратно до Петербургу.
— А вы мне о кружевных панталончиках никогда не рассказывали, Николай Дмитриевич, — сказал Федосеев, с любопытством взглянув на сконфуженного Селиверстова. — Полагаю, эти господа имеют право знать, что с ними произошло.
— Ну что ж, извольте, — нехотя согласился Селиверстов. — Мы действительно не рассчитывали, что Рачковский окажется так скор и когда вы, господа, прибудете на шхуне из Англии, он уже будет ждать вас на пристани. Личная агентура директора Департамента полиции, инспектировать которую ежегодно я имею честь, находилась большей частью в Париже, где следила за самим Рачковским и всеми его французскими агентами. Однако он обхитрил нас, послав в Бельгию еще до того, как мы установили за ним и его людьми слежку, своего агента Продеуса. В Бельгии у нас не было своих людей и когда я приехал в Остенде, мне пришлось обращаться в бельгийскую полицию, которая была слишком нерасторопна.
— Сдается мне, ваше превосходительство тоже не очень спешился, — резко сказал Фаберовский.
Артемий Иванович в отношениях с начальством обладал чутьем и знал, когда можно себе что-нибудь позволить, а когда надо поцеловать ему ручки. И он сразу почувствовал, что поляк начинает зарываться, что если сейчас же не унять его, их могут отправить обратно или еще чего похуже.
— Вы несправедливы к его превосходительству, господин Фаберовский! — набросился Владимиров на поляка. — Если бы вы не опоили на шхуне всех каким-то сонным зельем, мы смогли бы дать достойный отпор людям Рачковского и они не смогли бы помешать планам его превосходительства в отношении нас. А из-за вас нас взяли голыми руками!
— Полно, полно, господин Владимиров, — успокоил Артемия Ивановича Селиверстов. — Господин Фаберовский имеет право сердиться, ведь я действительно не нашел вас на пристани, когда приехал туда.
По тону, каким это было сказано, поляк понял, что у него не было никакого права сердиться и он должен быть благодарен Селиверстову хотя бы за то, что навечно не остался гнить в Сибири. Фаберовскому стало ясно, что этот старик очень злопамятен и при случае еще припомнит ему и кружевные панталончики, и обвинение в неторопливости. Поэтому поляк почтительно поклонился и предоставил Селиверстову продолжить рассказ.
— Я не знаю, каким образом Рачковский доставил вас в Россию через границу, — сказал Селиверстов. — Мне известно только, что потом он через свою давнюю приятельницу княгиню Радзивилл,
Селиверстов перевел дух и налил себе в стакан воды из стоявшего на столе у Федосеева кофейника. Камергер дернулся, но генерал не заметил, что в стакане была вода для какаду, и Федосеев успокоился.
5
(англ) в качестве жены
— Как я и говорил вам у Дурново, — возвратил Селиверстов на стол стакан, — после смерти графа Толстого мы с Григорием Ардалионовичем упросили Черевина добиться у назначенного по черевинской протекции министра внутренних дел вашего возвращения в Петербург. Мы пытались сделать это еще в прошлом году, но ваш этап уже прошел Омолой и дело пришлось отложить до нынешней весны.
— И для чего же потребовалось нас возвращать? — спросил Фаберовский. — Неужели замучила совесть?
— Нам с камергером Федосеевым и полковником Секеринским нужен был процесс против Рачковского по лондонскому делу Джека Потрошителя. А без свидетелей мы ничего не могли сделать.
— Существуют иные свидетели. Дарья Семеновна Крылова, например, или сам Потрошитель, пан Коновалов.
— Господин Коновалов умер на Пряжке в больнице Николая Чудотворца во время эпилептического припадка незадолго до Успенского поста, — дал справку Федосеев, — а госпожа Крылова, которая проживала с ним в Лондоне под видом его сестры, ничего не знает.
— Так вы все еще хотите устроить процесс против Рачковского? — спросил у камергера поляк. — А ежели я не соглашусь давать показания? Наша с паном Владимировым роль в этом деле не самая благовидная и если мы будем болтать, то тоже можем оказаться на скамье подсудимых, только в уголовном суде.
— Какой там процесс, батюшка, бог с вами! — медленно проговорил Федосеев, откинувшись на спинку и разглядывая перстень на своем среднем пальце. — Он вызвал бы в Европе слишком недоброжелательное отношение к России и русской тайной полиции и помешал бы работе ее агентов заграницей. Но необходимость избавиться от Рачковского осталась и даже более того, усилилась. К сожалению, и министр внутренних дел, и директор Департамента полиции считают абсурдными обвинения Рачковского в провоцировании убийств в Лондоне.
— Вы, наверное, и сами могли заметить это по вчерашнему разговору у Дурново, — вставил Селиверстов.
— Оба считают Рачковского способным и деятельным агентом, который в качестве начальника Заграничной агентуры находится на своем месте. К сожалению, времена, когда Рачковский легко мог быть снят со своего поста, проходят. Пять лет назад, осмелившись вмешаться в дела царской семьи и написать императору донос на морганатическую мачеху того, княгиню Юрьевскую, жившую в Ницце, Рачковский едва вовсе не лишился каких-либо надежд на дальнейшую карьеру. Император долго помнил его наглость. Однако сейчас у Рачковского есть сильный покровитель в лице гофмаршала князя Оболенского, Рачковский лично возглавляет охрану императора во время его поездок в Данию, к тому же он попал в фавор за свое участие в аресте группы русских бомбистов в Париже, готовивших покушение на царя.