Операция «Шасть!»
Шрифт:
– Погоди-ка, радость наша, – не унимался Попов. – Как же удалось тебе втиснуть в крошечную машинку столько места? Снаружи-то наша «Ока» как была букашкой, так и осталась.
– А как у тебя в животе километр кишок помещается? – саркастически поинтересовалась Феня.
– Так они уложены аккуратно. И содержимого в них, если разобраться, не столь много. Пустота, стакан чаю да горсточка вареных жаб.
– Вот и я, – сказала берегиня, – аккуратно работала. Немного пустоты, пара чайных диванчиков, дерюжка на пол. Можно было бы и про лягушат вспомнить, что на тех диванчиках устроились, да я девушка тактичная.
– Попа
Сушеный Доуэль повернул жуткую рожу вперед, застучал дробно зубами в ритме марша и скомандовал:
– Заводи мотор, водила! Акселератор до упора! Тор-рмоза придумал трус!
Илья отпустил наглому амулету звонкого щелбана, повернул ключ зажигания и послал проснувшуюся «окушку» в направлении проспекта Градоустроителей (бывший Далеких Канонад).
Лихо полетела машинка спасать квакушек, ой лихо! Знаменитые картафановские ухабы да колдобины так и выпрыгивали испуганно из-под ее резвых колесиков.
Дорога к пойме реки Черемухи, где лежали самые известные и обширные на сто верст в округе болота (строго говоря, никакие не болота, слегка подтопленная сеть речных стариц), оказалась редкостно приличной. Не то слово – просто отменной оказалась дорога! Кого другого подобное чудо могло бы сильно удивить, только не наших героев. На лету сообразили друзья, для каких целей могли проложить новенькую двухполосную бетонку к трясинам.
– Верным путем движемся, товарищи! По этой трассе наших царевен и вывозят, – заявил с правительственного диванчика Попов, озвучивая общее мнение. И потер руки, соскучившиеся по молодецкой работе.
Илья добавил скорости. Двигатель грозно рявкнул, будто напрочь забыл, что в нем всего-навсего два немудрящих цилиндра и отродясь не водилось турбонаддува. «Ока» за считаные мгновения преодолела порог ста пятидесяти километров в час, прижалась к дороге и полетела. Хилые деревца, которым близкое дыхание черемушских топей исковеркало не только стволы, но и всю жизнь, слились для друзей в единое зеленоватое месиво.
Как ни печально, машинку в конце концов пришлось оставить. Иссякла дорога. Закончилась она просторной, опять же бетонной, площадкой, на которой без труда могла бы развернуться хорошая фура о восьми осях. А то и две. В настоящее время, впрочем, площадка пустовала. В сторону болота от нее уходила широкая тропа, замощенная ветками наподобие гати. Рядом с тропой пролегал глубоко продавленный в грязи, жирно блестящий «санный путь». Между следами от полозьев виднелись отпечатки широкой гусеницы.
– Снегоход «Буран», – определил Никита.
– Досюда они, значит, волоком наших красавиц тягают, – покачал головой Леха. – А дальше на колеса – и айда по французским ресторациям.
– Да, на широкую ногу развернулись браконьеры поганые, – сказал Илья, наматывая на кулак бусы папуасского амулета. Получилось что-то вроде экзотического кистеня. Муромский качнул сушеной головой влево, вправо, задумался на секунду и приказал: – А ну, троглодит, зубы покажи!
Черепок жутко оскалился. Зубы у него были подточены в форме пилы, слегка отогнуты наружу и вычернены у корней.
– Лепота, – решили друзья, невольно содрогнувшись. – Первый раз увидишь, с непривычки и обделаться можно. Так держать, профессор!
Голова что-то проскрежетала в ответ. Поскольку
Тропа, в отличие от шоссе, была извилистой и не больно-то гладкой. Она огибала то пятачки свинцовой воды, то гнездовья бородатых кочек – каждая высотой среднему человеку до пояса. В паре мест друзьям пришлось переходить неширокие ручьи. Леха с Ильей, хоть и обзавелись сапогами, шагали осторожно, боясь провалиться. Один Никита ничего не страшился. Боевой костюм санитарного инспектора позволял ему без робости бродить даже по грудь в соляной кислоте малой концентрации.
Шли, однако, недолго. Тропа вывела на сравнительно сухую полянку, окруженную с трех сторон корявыми черемухами да калинами. С четвертой стороны к полянке примыкала бескрайняя водная гладь, украшенная там и сям нашлепками болотной растительности. На полянке обнаружился снегоход «Буран». Из кустов виднелся бок конных саней-розвальней с широкими полозьями. Поодаль под брезентовым навесом возвышался разборный столик со скамейкой, на столике отдыхал переносной телевизор, а рядом громоздилась прочая походная утварь. Тут же стоял дизель-генератор и спала прикованная к генератору кудлатая псина размером с добрую свиноматку. Людей видно не было.
На появление незнакомых людей зверюга отреагировала в высшей степени прохладно. Приоткрыла один глаз, тягостно вздохнула, дернула шкурой и вновь задремала. Друзья решили пока что не тревожить сон собачки. Кто знает, как она отреагирует на попытку освободить ее от рабских пут? Вдруг тяпнет, не разобравшись, что к чему. А пасть-то у нее вон какая!
Возле самого бережка в воде теснилась внушительная гроздь проволочных садков, наполненных лягушками.
Между садками плавали кверху спинами два тела. Голые, потемневшие от воды, слегка уже раздутые. Вроде мужские.
– Опаньки, утопленнички! – неприятно поразился Леха. – Никак, ребята, офигенно конкурентное это занятие, жабий бизнес.
– Где, брат, большие деньги, там и преступления, – менторски сказал Илья. Не то чтобы захотелось ему поучить друзей жизни, которую они знали не хуже. Просто растерялся мужик, вот и понес банальщину. Но опомнился и нерешительно хмыкнул: – Никит, ты по части жмуриков мастак. В морге небось закалился. Не в службу, а в дружбу… Вытащить бы их надо, что ли?
Добрынин сказал: «Какой разговор!» – живо выломал в кустах длинную и толстую сухую суковину. Найденным возле садков куском проволоки приладил к ней санитарный багор и полез в воду. Подцепил ближайшего мертвяка за шею и рывками поволок к берегу.
Мертвяк, однако, чего-то заартачился. Он задергался, будто живой, и как пропеллер катера на воздушной подушке забил руками и ногами, поднимая тучу брызг. Добрынин тотчас бросил инструмент спасения, опрометью вылетел из воды. Да так шустро, словно соседство с буйным утопленником его ни капельки не соблазняло.
– …Твою в рымбу тридцать три раза через клотик смолеными концами! – проорал ему вослед вызволенный из пучины голыш и погрозил кулаком. – Сукин ты сын! Живого человека крюком за горло! – И вновь в адрес Никиты полетела пространная непечатная тирада с преобладанием военно-морских эпитетов.