Операция 'снег'
Шрифт:
И верный Стас согласно мотнул головой.
Начались муки творчества.
На следующий день, самодовольно пыхтя, волнуясь и скрывая авторское тщеславие, Серый Волк предложил песенку собственноручного изготовления:
Я - голодный серый Волк!
День и ночь зубами щелк!
Я не верю вам совсем,
Ам! И съем!
Верный друг Стасик извлек из гитары несколько бурных аккордов.
Он был человеком очень разнообразных дарований...
– Очень хорошо...
– похвалила соавторов Светлана Яковлевна.
– Главное энергично. На ближайшей репетиции, правда, с этой песенкой произошел некоторый конфуз. Дело в том, что репетиции шли не в клубе, где можно
Репетировали песенку Серого Волка. Первая часть куплета нареканий не вызывала. Когда же после слов "зубами щелк" Волк весьма реалистически, крепко и звонко постукал челюстями, - из кустов даже донеслись снисходительные аплодисменты. А Светлана Яковлевна сказала, что это подлинная актерская находка, чем весьма польстила серому Волку...
Но далее следовал такой самокритичный текст:
Я - ужасный серый Волк!
Из меня весь вышел толк!
Вот тут-то из-под сцены, из большой щели, словно бы из суфлерской будки, кто-то прокомментировал:
– Ну да! Весь толк вышел, одна бестолочь осталась!
Стражи в пионерских галстуках бесстрашно ринулись в темноту и мрак под сценой, там послышались приглушенные возгласы, возня и сопение, после чего шорох в кустах от постыдно ретировавшегося критика.
– Подумаешь...
– сказал Серый Волк.
– Обычная зависть к талантам...
– в верхних слоях атмосферы задумчиво проговорил Стас. Да, он был очень развитым мальчиком!
Только кто-то из мелюзги, которую сверху Стасу и разглядеть-то было трудно, не удержался и спросил писклявым голоском, на всякий случай держась подальше:
– Эй, Стас! А какая погода там, наверху?
На некоторое время, чтоб навести должный порядок и дисциплину, репетицию пришлось прервать.
– Итак, Красная Шапочка говорит Серому Волку, - снова начала дирижировать Светлана Яковлевна.
– "Я несу своей больной Бабушке корзинку с пирожками и бутылочку молока..."
– А кефир не подойдет?
– заинтересованно спросил Саша Воробьев.
– Перестань паясничать, ты, серая птица воробей!
– одернули его. Но вот пирожки... Эти выпечные изделия вдруг вызвали неожиданную дискуссию.
– А с чем будут пирожки?
– деловито спросил Серый Волк и облизнулся: в жизни он был практичным третьеклассником Витькой Серовым и прекрасно знал, что внучки и бабушки ему все равно не видать. А вот пирожки...
– Конечно,
– тряхнула бантами в косичках Красная Шапочка - Маша Ильина, чувствуя себя примадонной.
– Ты с ума сошла! Завтра у нас вечер танцев, а от твоей черники зубы будут черные!
– испуганно вспорхнула ресницами пятиклассница Нонна Бородина, которую пригласили на роль Бабушки из другого отряда из-за ее преклонного возраста...
– Только с зеленым луком и грибами!
– Бабушка!
– пробасил серый Волк.
– А почему у тебя, Бабушка, такие большие зубы? С мясом должны быть пирожки!
– кровожадно прорычал из волчьего нутра Витька.
– С мясом, с мясом и еще раз с мясом! Или... я не знаю, кого съем!
– А с морковкой не хочешь?
– опять язвительно спросил Саша Воробьев на этот раз со стремянки, где он помогал устанавливать декорации.
Подсобным рабочим пирожки все равно не светили...
– При чем тут морковка?
– приняв намек на свой счет, обиделась Красная Шапочка.
– Что я тебе - заяц из мультика? Ну, Воробей, погоди!
– Может быть, лучше рулет с маком и изюмом?
– нерешительно предложила Вика Бурцева. Она в задумчивости - и с самой большой кисточкой в руке стояла перед бумажным деревом, под которым - по режиссерскому замыслу Светланы Яковлевны - должны были встретиться Красная Шапочка и Серый Волк.
Вообще-то задумчивость и нерешительность не были ее обычным состоянием. В данном случае ее художнические раздумья объяснялись проще простого: она израсходовала на зеленую листву все наличные запасы акварельной краски. В силу этих обстоятельств летнее дерево надо было превращать в осеннее: красной и желтой краски должно было хватить...
– А моя мама печет пирожки с курагой!
– непрошено высунулся шестилетний Лешка, всюду проникающий в силу своей мелкости и любопытного неуемного характера. Он был сын лагерной медсестры, "безотрядник", и поэтому от него отмахнулись как от мухи:
– А где ты курагу возьмешь, Лешка-мошка? Шурупишь, нет?
– С медвежатиной!
– под общий смех выкрикнул Киса Средний. Киса - так звали Киселева Лешку, среднего из трех братьев-погодков, девяти, десяти и одиннадцати лет. Все они - по порядку - были на букву "А": Александр, Алексей и Афанасий, все в одном отряде, в одной палате, а в спектакле все трое должны были играть Охотников, которые, как известно, по сюжету благополучно освобождали из волчьего брюха Бабушку и Красную Шапочку. Киселевых звали: Киса Малый, Киса Средний, а у Кисы Старшего было еще дополнительное прозвище: "Афанасий восемь на семь".
Может быть потому, что увлекался фотографией.
И тут отовсюду посыпались предложения заинтересованных болельщиков, рабочих сцены и прочих, всегда путающихся под ногами у больших артистов и мешающих их сценическому вдохновению:
– С рыбой!
– Ага... Ты вот ершей наловишь...
– С яйцами и зеленым луком!
– С чернилами!
– С лягушками!
– С Витькиными веснушками!
– Ти-хо! Ти-шина на сцене!
– громко и отчетливо прокричала режиссер Светлана Яковлевна.
– Не выходите из творческих рамок. Сохраняйте в себе образ. Сосредоточьтесь! Продолжаем репетицию... А пирожки, я думаю, должны быть чисто условными...
– Ка-ак... условными?
– раздался общий вопрос.
– А так... На настоящей, большой сцене есть прием: игра с воображаемыми предметами...
– Что это - воображаемые?
– Например, в условный бокал, сделанный из папье-маше, из бутылки как будто наливают воду, а актер - настоящий актер!
– делает вид, что пьет... Понятно?