Операция «Снегопад»
Шрифт:
— Как вы себя чувствуете? — спросила Зоя, словно и не заметила его взгляда.
— Мне… кха-кха… хорошо, — сообщил Алексей, отводя глаза.
Булькнула наливаемая жидкость. По каюте распространился незнакомый, но душистый аромат.
— Вот выпейте это, — предложила Зоя, подавая стакан.
Своей наготы она совершенно не смущалась. Да и что теперь было смущаться?
Лукашевич отпил из поданного стакана нечто горячее и горькое и дышать ему сразу стало легче.
— Где мы? — спросил он сиплым шепотом. —
— Это корабль, — ответила Зоя. — Сторожевик класса «Бдительный». Капитан — Коломейцев Сергей Афанасьевич. Знаете такого?
«Тридцать пятка»! Ай да Сергей Афанасьевич, ай да молодец!..
— Знаю…
Как-то всё стало легко и понятно. Имеет место быть «тридцать пятка» Сергея Афанасьевича, класс «Бдительный»… И сам Сергей Афанасьевич где-то здесь…
— Вы услышали мой сигнал… о помощи? — сам не зная зачем, спросил Лукашевич.
— Да, — подтвердила Зоя. — И вам повезло, что мы оказались поблизости.
Следующий вопрос Лукашевич задал, приподнявшись на койке.
— Вы… кха-кха… знаете, что происходит?
— Мы знаем, Алексей.
— Так что же вы… — он задохнулся, новый приступ кашля не позволил ему сказать пару «ласковых» этим интриганам-темнилам, из-за которых подверглась бомбардировке российская воинская часть и были сбиты три российских истребителя.
Однако сил возмущаться уже не оставалось. Лукашевич долго не мог унять кашель, потом его вырвало на себя, и Зое пришлось приводить постель в порядок. Потом она оценивающе взглянула на Алексея.
— Недостаточно, — произнесла она раздумчиво и вдруг наклонилась над обнаженным животом старшего лейтенанта.
Лукашевич почувствовал ее мягкий язычок и с огромным изумлением для себя обнаружил, что то, о чем он и думать забыл, вдруг ожило, зашевелилось, наполнилось кровью и запульсировало в нетерпении.
Зоя не стала испытывать это терпение. Она приподнялась и, расставив коленки, села на Лукашевича сверху. Все получилось так легко и быстро, что Лукашевич даже не сразу понял, что он уже внутри.
— Давай, — шепнула Зоя. — Тебе это нужно… Мир был словно качели. Корабль взлетал на волнах, корпус скрипел, в стекло задраенного иллюминатора летели брызги, тени то удлинялись, то сокращались в такт качке, и это механическое движение — вверх-вниз, вверх-вниз — дополнялось живым движением двух тел на узкой кровати с бортиком. В какие-то моменты Алексею даже казалось, что это не море раскачивает катер, а они с Зоей, и «тридцать пятка» подлаживается под древний ритм, благодаря которому только и существует человек.
Это было лучше всякой горячей ванны или спиртосодержащих притираний. Зоя проявила незаурядное знание предмета, и Лукашевич на глазах возвращался к жизни. С тихим стоном он подтянул ноги, поудобнее устраиваясь под Зоей, и, подняв руки, коснулся ее маленьких
На гибком теле Зои выступили мелкие капельки пота, она закусила губу и вдруг издала низкий горловой звук. В глазах у Лукашевича потемнело, и на долю секунду он утратил способность что-либо видеть и соображать. И все кончилось.
Зоя почти сразу поднялась и стала одеваться. Лукашевич, чувствуя себя намного лучше, смотрел на нее с неприкрытым восхищением. Какая женщина!
Быстро одевшись, Зоя накрыла Лукашевича толстым ватным одеялом.
— Спасибо, Зоя, — сказал старший лейтенант со смущением.
— Пожалуйста, — она кивнула и отошла к зеркалу, чтобы поправить сбившие волосы.
Корабль сильно качнуло на волне, и ей пришлось опереться о стену каюты, чтобы устоять на ногах.
— Зоя… а вы…— хотел было задать новый вопрос Лукашевич, но остановился.
— Да? — она повернулась к нему.
— Вы… что-то испытываете ко мне? — решился все-таки спросить Лукашевич.
В чем-то он был идеалист. И это сказывалось на его отношениях с женщинами.
Зоя могла фыркнуть, но лишь пожала плечами.
— Был такой немецкий врач Зигмунд Рашер, — сообщила она ровным голосом. — Он работал в концлагере Дахау. Занимался проблемой переохлаждения человеческого организма. В качестве подопытных кроликов он использовал заключенных — евреев и советских военнопленных. В ходе экспериментов им было установлено, что лучший способ привести обмороженного в чувство — обогреть его обнаженным женским телом. Если за этим следовал половой контакт, быстрое исцеление было практически гарантировано.
Щеки Лукашевича вспыхнули. Он хотел сказать пару «ласковых» этой… этой… Но потом спохватился. А что, собственно, он может ей сказать, в чем обвинить? В критический момент она действовала так, как должна была действовать. И в этом нет ничего для него оскорбительного. Скорее, стоит позавидовать ее находчивости и собранности…
Но ведь ей понравилось, правда? Ей понравилось, он же сам видел…
Как бы холодно Зоя ни отвечала, заморозить теплое чувство, возникшее к ней у Алексея, было теперь не так-то просто.
— Но по крайней мере, — обратился к ней Лукашевич с примирительной интонацией, — вы не испытываете ко мне неприязни.
Зоя остановилась и с удивлением посмотрела на старшего лейтенанта:
— Нет. А почему я должна испытывать к вам неприязнь?
— Тогда, может быть, встретимся? Когда всё закончится?..
Момент был щекотливый. Зоя могла обидно рассмеяться, съязвить… Не произошло ни того, ни другого. Она тихо улыбнулась чему-то своему и ответила так:
— Почему бы нет? Если вы пригласите меня на киносеанс, я буду очень вам благодарна. Сто лет не была в кино.