Операция «Театр» (сборник)
Шрифт:
Выдохнул и вымолвил:
– Представляю вам, товарищи, гордость института, да и гордость всей страны – коллекцию золотых и платиновых самородков России. Со времен Петра Великого собирали, ни в одной стране мира такой нет. Десять самых уникальных самородков весом в 20 килограммов чистого природного золота и платины. Самый крупный самородок почти 4 килограмма, самый мелкий – весом в 790 граммов. Разную мелочевку мы оставили у себя, а вот большие самородки, природные уникумы, мы полагаем, надо вывезти из города. У нас в институте уже была попытка их украсть, опять же – фашистские
– Передать нам самородки – это правильное решение, – вымолвил академик.
– Кто в курсе, что вы лучшие самородки доставили в Эрмитаж? – строго спросил капитан.
– Только я и мой заместитель Екатериничев, – ответил профессор. – Он сам и чемодан для транспортировки мастерил. Вы не смотрите, что он из фанеры, он очень прочный…
На дозаправку топливом в Свердловском аэропорту самолет приземлился утром.
Сергеев спустился на землю и… увидел серьезного майора Истомина.
Ермолай обрадовался, широко улыбнулся. Сразу шагнул навстречу и весело изрек:
– Здравствуйте, Николай Максимович. Какая неожиданная и приятная встреча!
Майор вяло улыбнулся, бросил:
– Здравствуй, Ермолай, – протянул для рукопожатия руку.
Всматриваясь в уставшее и похудевшее лицо майора, Ермолай спросил:
– Что-то случилось? Вы плохо выглядите.
Истомин хотел сказать что-то резкое. Но… очевидно, взяв себя в руки, спокойно вымолвил:
– Нет, ничего такого особенного не случилось, просто идет смертельная война. Пойдем, друг ты мой, в здание вокзала, перекусим в кафе, поговорим, обсудим…
Новосибирск,
военная комендатура…
В помещении находились двое мужчин: майор в военной форме и мужчина с окровавленным лицом и в окровавленной и порванной одежде. Это сердитый, если не сказать взбешенный, майор Апальков допрашивает диверсанта, бросившего «Коктейль Молотова» в здание театра.
– …говори, гнида, кто тебя направил взрывать театр? – кричит майор и без замаха бьет в живот стоящего у стены мужчину.
Бедняга сгибается, тяжело дышит и выдавливает:
– Я сказал, что это Ваньша…
– Ведь забью до смерти, если не скажешь правду! – кричит майор. – Говори, сволочь! Страна воюет, а ты!?. – грязно ругается.
На лице допрашиваемого – слезы и сопли.
– Я правду говорю…
Полчаса спустя…
Майор Апальков докладывает по телефону в Москву.
– …товарищ комиссар, мы примем все меры, чтобы найти этого Ивана Удачина. По нашей картотеке он не проходит, у нас нет на него никаких данных. Я сделаю срочные запросы…
Майор с серьезным выражением лица внимательно слушает абонента. Отвечает:
– Есть.
Снова слушает.
Затем бодро отвечает:
– Есть принять меры к усилению охраны театра…
– Какое положение на фронтах? – спросил Ермолай. – А то я мотаюсь на самолете туда-сюда, толком ничего не знаю.
Они с майором Истоминым располагались за столом
– Положение плохое для нас. Фашисты давят по всем фронтам, Красная армия несет большие потери в живой силе и технике. В тылу действуют диверсанты и всякие подрывные элементы. Наша оборонная промышленность полностью еще не перестроилась на военный лад и не может в полной мере обеспечить потребности армии. Несмотря на это, мы верим в победу и должны сделать для этого все, что в наших силах.
Ермолай согласно кивнул.
– Я в курсе всего, что произошло с тобой во время проводимой операции в Ленинграде и Новосибирске, – продолжал майор. – Из Свердловска мы полетим вместе.
Сергеев делает удивленное выражение лица.
– В Ленинград, вместе?
– Да, брат. Так что успеем наговориться. А сейчас давай, Ермолай, кушай, кушай, дорогой. Силы нам еще как пригодятся…
В это время находящийся за угловым столом мужчина в черной форме железнодорожника внимательно всматривался в парочку военных, сидящих за столиком у окна. Военные, судя по петлицам, – майор и лейтенант, ели и разговаривали. Железнодорожник особенно внимательно рассматривал молодого лейтенанта. Этот молодой человек явно кого-то ему напоминал.
Железнодорожник определенно не хотел, чтобы его заметили эти двое военных. Он периодически закрывался газетой, делая вид, что читает. Пил компот, отворачивался в сторону…
Вот военные, закончив трапезу, поднялись из-за стола и покинули помещение. Через две-три секунды следом на некотором расстоянии от них направился и сосредоточенный железнодорожник…
После завтрака Истомин и Сергеев прошли к военному коменданту.
С разрешения майора, Ермолай позвонил в свое хранилище на Урал и кратко пообщался с заместителем Молевой. Затем написал совсем коротенькое письмо маме…
Ермолай взглянул на часы. Обычно в это время самолет уже вылетал из Свердловска, дабы в разгар ночи преодолеть прифронтовую полосу перед посадкой в Ленинграде. Но Истомин определенно никуда не спешил.
– Николай Максимович, нам уже пора вылетать, – посматривая на свои часы, изрек Сергеев.
– Успеем, друг.
– Но…
– Мы решили поменять время прилета в Ленинград. Мы прилетаем в город в дневное время.
Ермолай неопределенно пожал плечами.
– Делается это, дабы слегка запутать фашистов, – улыбнувшись, добавил майор.
«Запутать», – задумчиво повторил Ермолай…
В салоне самолета Сергеев сделал два импровизированных сидяче-лежачих места для себя и майора. Самолет легко взмыл в небо и быстро набрал высоту.
Ермолай давно хотел задать один вопрос майору, но все не решался.
– Знаю, хочешь спросить меня о своей подруге, Миле Малининой, – всматриваясь в лицо Сергеева, улыбнувшись, вымолвил Истомин.
– Да, спасибо, – смущаясь, выдавил Ермолай. – Подруга она мне или не подруга – я точно не знаю. Честно говоря, что-то мне в ней нравится, что-то нет. Тем не менее, было бы интересно узнать, как там она поживает?