Операция в зоне «Вакуум»
Шрифт:
Федор пробыл в хлеву минут двадцать. Рассказывал, чего стоило вывести со Свири Вознесенскую группу, и сама собой прояснилась мучившая Тучина загадка, почему финны так усердно, прядь за прядью, перебирают горне-шелтозерские леса.
…Эвакуация оборонных рабочих с побережья Свири началась 15 июня под видом перевода на новые объекты. Предполагалось, что до Ладвы их подбросят на машинах, а там-де ждут комфортабельные вагоны специальных поездов. Но каждому, положим, ясно было: конечная остановка этих поездов Хельсинки, а в Хельсинки — размещение трофейных
16-го Степан привез в Вознесенье приказ Тучина о немедленном выходе группы — любыми путями, лучше поодиночке — в расположение отряда, на Сорокину гору. С 17-го по 20-е все машины и подводы, идущие из Вознесенья на Ладву, с тем же приказом перехватывал в Шелтозере Алексей Николаев.
Стоял очень жаркий день, рассказывал Реполачев. Весь парк машин выстроили в колонну. Грузили не только людей, но и сейфы, шкафы, бумаги комендатур и полицейских участков. Машина Федора шла в колонне двенадцатой, а сзади еще штук сорок — не вырвешься. В Шелтозере, пока шоферня и полиция заправлялись в столовой, вдоль колонны прошел Николаев, и в кузовах сильно поредело.
Вся надежда на второй рейс, а в Ладве объявили, что в Вознесенье возвращаются только шоферы-финны.
— Я к начальнику автоколонны. Так и так, говорю, ни бельишка, ничего, все большевикам достанется, разрешите домой на полчасика.
— Давай, — отвечает.
За Педасельгой Федор подобрал Анну Буравову, Дусю Силину, Пашу Кузнецову и четверых ребят… А по Шелтозеру вознесенский надзиратель Хейкка уже развесил золотую паутину: «Кто не успел получить зарплату в Вознесенье, зайдите в Шелтозерский штаб полиции…» Что ты, Хейкка! Последние пожитки в кузове бросили, да в лес, через Залесье, да в Калиностров… В тот день все дороги и бездорожья вели вознесенское подполье на Сорокину гору. В Ладве простаивал поезд. По следам беглецов шла полиция.
— Хрен с ней, с полицией, — успокаивал Реполачев, — был бы, конешным делом, порох в пороховницах.
— Будет порох. — Тучин все еще верил во всемогущество крылатой «мамы». С места не сойду, пока не выколочу. А ты, Федор, вот что, — нетерпеливо подталкивал его к выходу. — Если со мной что неладное — мало ли, бывает и обезьяна с дерева падает, — в таком случае уведешь отряд на Мундуксу. Понял? И не пытайтесь выручать меня голыми руками. Пробирайтесь на Мундуксу, рисковать запрещаю.
Помог Федору опуститься через коридорное окно на картофельные гряды. Настроил рацию на прием. Связь в 12-30, с минуты на минуту.
Эфир всегда казался ему зоопарком, где все зверье в одной клетке — от комара до тигра. Он пробирался к нужной волне сквозь какофонию звуков и не слышал ни топота ног, ни криков, спиной почувствовал смятение воздуха от настежь распахнутой двери, обернулся, сорвал наушники.
— Беги, Митька, беги! — неистово кричал Степан и метался в проеме. — Беги, я прикрою! Беги ты, чертова стерва!
Бросился к окну, сдвинул мешковину — там, на дворе с ревом отбивалась от полицейских Маша. Монтонен
— Ах, сволочи! — Не помня себя, Тучин бросился на сеновал. Там винтовка и три лимонки. Разрыл винтовку и три лимонки. А тут навалился на него, подмял под себя Степан: «Ты не очень, Митя… ну куда ты?» — приговаривал и плакал… Грохнули выстрелы. Дом, казалось, приподняло и бросило оземь. — Звенели стекла, с крыши сыпалась дранка.
Вот она, минуту полной отрешенности от страха. Погибал отряд. Командиров не подбросили, молодняк растеряется. Умолкнет рация, и самолеты не сбросят оружия.
Сунул Степану лимонку. В распоротую крышу забивало каленые гвозди солнце.
— Сейчас, Степа, станет тихо, и пойдут. Ты как насчет храбрости, Степа?
— Да ну.
— Живыми не сдаемся, Степа.
— Да ладно.
— Давно хотел сказать тебе… ты, братец, — ничего… тучинских кровей… с тобой кашу варить можно… мы напоследок такую кашу сварим, Степа… А гранату верни, у тебя две руки, Степа, ты винтовку бери…
«Финны обстреливали дом минут десять. Потом все стихло. Глянул в щель — финны отходят в сторону Сюрьги. Почему отходят? Поверили Маше, или им просто хотелось поверить? Конец войны… Мы выскочили в окно, что смотрит в сторону поля. Ползком, бросками, через картофельное поле, через рожь на Сорокину гору…»
Так запишет позднее Тучин. Видно, он произошел не от той обезьяны, что падает с дерева…
Глава 5
Дом Тучина обстреливали несколько раз, изрешетили так, что на полу нашли убитую кошку… Объявили, кто знает, где Тучин, да не выдаст, тот будет расстрелян без отрыва от места.
В лощине перед Сорокиной горой рухнули в папоротник. Тихо. Обдает дурманной болотной сырью. За шторой папоротника полощется на верховом ветру близкое, словно наброшенное на конусы елей небо. Голубое небо, под которым неправдоподобно все, что произошло и что могло произойти… Минута усталого бездумья. Пустота без мысли, без счета времени. Как пробуждение от жуткого сна, когда и жуть прошла, растаяла в свете дня, а сердце все еще взаправду бесится в миражных ночных тревогах.
Степку окликнул, как явь. Над хрустким папоротником высунулась голова — губы синие, будто черники наелся. Степку пробирал запоздалый озноб.
— Здорово бегаешь, — похвалил его.
— Д-да и ты не отстал.
— У меня опыт. Я еще в тридцать девятом натренировался. Я, Степка, у второй войны на побегушках, — сказал с тоскливой злостью. Видно, чем сильнее человек, тем труднее дается ему беспомощность. — Как думаешь, в чем дело… какую сволочь благодарить?