Операция в зоне «Вакуум»
Шрифт:
— Ну, как господин Пильвехинен?
— Очень хорошо, — убежденно сказал Тучин. — Перевод складный, грамотный. Кто-то из них по-настоящему талантливый — этот Юсси или его сожительница. Нужные нам люди, господин капитан.
— Да? Приятно слышать, благодарю, — Ориспяя нахмурился, словно вспоминая что-то. — Население должно понять, что в лице финских властей и их помощников оно имеет дело с культурными, образованными людьми.
— Поймет, господин капитан.
— Еще раз благодарю… Ах, черт возьми! — воскликнул вдруг Ориспяя, схватил Тучина за
Ориспяя нашел нужную страницу, ткнул пальцем в подпись:
— Антоний Миккеля — помните?
Тучин помнил. Месяца два назад его вызвали в Шелтозерский штаб. Ориспяя сказал, что из Хельсинки приехали журналисты, фотокорреспонденты, что один из них, Микко Корвинен, узнав об участии Тучина в войне против финнов в 39—40 годах, захотел с ним познакомиться.
7
«Суомен кувалехти» — иллюстрированный журнал Финляндии, занимавший в годы войны крайне фашистскую позицию.
Корвинен говорил по-русски. Сказал, что он эмигрант, уроженец Ребол или Ругозера, пишет под псевдонимом Антоний Миккеля. Потребовал подробно рассказать о трагедии 18 дивизии, о том, как удалось выбраться из этой костоломки…
«Судьба старосты Дмитро Пильвехинена, — заканчивал Антоний Миккеля, — яркое свидетельство морального краха большевистских идей. Люди, еще несколько лет назад стоявшие по ту сторону линии Маннергейма, сегодня готовы поддержать древко нашего победного знамени».
Тучин пожал протянутую ему руку, сунул журнал в карман и вышел.
Накрапывал дождь. Тучин шел и собирал в ладонь червей. Думал: интересно, почему черви всегда ползут поперек дороги, откуда им известно — что вдоль, что поперек?
Подойдя к дому, удивился: в кулаке черви. Свернул к озеру, спихнул на воду челнок. Вернулся, взял удочку. А в челноке весла нет. Сходил за веслом.
Дождик шел мелкий, клевый.
Глава 4
Тучин Д. Е. пользуется большим авторитетом у финнов. Этот авторитет — следствие медали и грамоты Маннергейма. Он снабжен финнами личным оружием системы «Наган», охотничьим ружьем. Имеет билет на право охоты, в то время как у местных жителей отобрано все огнестрельное оружие.
Прошло, должно быть, не более двух часов, когда с берега донесся крик жены:
— Димитрий!.. Комендант зовет… Димитри-и-ий!
Он сидел на дне челнока, успокоенный, откачанный
— Димитри-и-ий!
Никакой комендант, ясно дело, его не зовет — со стороны Погоста ни одной живой души не прошло. А почему же она кричит, что комендант зовет?
Тучин глянул на берег — все на месте, все тихо. А Мария мечется вдоль воды, словно брод ищет. Вытряхнул из банки червей, взял весло — широкую обугленную лопату, какой хлеб в печь садят. Прижав к груди больную левую руку и сунув в нее, как в уключину, конец лопаты, часто загреб.
А Мария не дождалась, пока он причалит. Вбежала в воду, ухватилась за веревку, испуганно зашептала:
— Ой, Димитрий, брат в лесу… Тетка Дарья прибегала… Будто руку серпом порезала, отпросилась с поля-то, с плаксой за йодом побежала…
— Да расскажи ты толком, чего частишь-то! — Тучин выскочил из челнока. — Какой брат?
— Какой, какой! Димитрий… Дарья ни жива, ни мертва, говорит, там, на горке Митрий, в партизанах. Наказывал будто: «Приведи-ка, Андреевна, моих».
— Один ждет-то или с кем?
— Ой, ничего не знаю, ничего не знаю. Что теперь с нами будет-то, не знаю…
Тучин молча пошел к дому. Ему решать. Советчиков нету. Маша семенила рядом, все норовила забежать вперед. Забежав, пятилась, говорила:
— Митя, чего надумал-то? Скажи, ради бога, чего надумал-то?
Войдя в коридор, спросил:
— Корова дома?
— Где ж ей быть-то? Пастух третий день на карачках ходит.
— Ладно… А из твоего Дмитрия какой партизан. Всю довойну язвой желудка болел. Не был Дмитрий на горке. Так и тетке Дарье скажи. Скажи, помстилось тебе, тетка Дарья. Поняла?
Маша ничего не поняла. Прошла за ним в хлев, где сприходу корова стояла. Увидела, как взял Дмитрий Егорович из кормушки клок сена, как заткнул корове колокол, как ощупал рукой карман. Перехватив ее взгляд, вздернул плечи:
— Продождило. Дай-ко мне твой ватник, — одной рукой обхватил ее за спину, прижал к себе, ткнулся колючими губами в щеку. — Я, Машенька, корову пошел искать. Запропастилась корова-то. На пожне баб спрошу, может, видал кто…
От ласки да от шепота этого, с шутинкой, с дурачинкой, кончились в Маше остатние силы. Оттолкнула его, окаянного, руки поперек двери раскинула, крикнула, в слезах, охрипшая:
— Не пущу!..
Она была женой и сестрой. Она знала, что на горке ждет брат, но не знала, что делать мужу, потому что жил в ней еще и третий страх — за дочерей.
Зачем пришел Дмитрий? Господи! Не ровен час, дали пулю, сказали: «Снеси-ка свояку своему, врагу народа старосте Тучину». Кабы знать, зачем пришел-то! Да чего этот-то надумал, окаянный, бесова голова?
Чуяла она, всем своим бабьим нутром, понимала, что эти ее страхи — важнее всего. Без них все случится не так. Мужичье-то какое пошло: пистолет в кармане, и все им ясней ясного.