Ophiocordyceps unilateralis
Шрифт:
Как всегда неожиданно зазвонил телефон. В который раз, напомнив себе о желании сменить мелодию, писатель произнес в трубку многозначительное:
– Да.
В ответ прозвучал, наверное, самый раздражающий и провоцирующий на сквернословие вопрос:
– Привет. Узнал, как дела?
Голос казался знакомым, а вот его хозяин - нет. Недолго поразмыслив, писатель парировал также глупо:
– Нормально. А кто это?
– Ааа, старичок, богатым буду. Это я - Патош.
В списке десяти персонажей из своего прошлого, с которыми писатель совершенно не желал встретиться снова, начиная с рыжего конопатого хулигана-переростка со школы и заканчивая озабоченно-лысеющим доцентом кафедры естествознания, Патош занимал одиннадцатое место. Потому как вся его сущность была непонятна
Началось все за неделю до сессии. А именно, за неделю до сессии за писателем стали следить. Сперва только в университете, а потом и по дороге домой. Хотя он прекрасно понимал всю бредовость подобной ситуации, от подобных ощущений избавиться не мог. Тень неизвестного происхождения преследовала его повсюду, и тяжелый взгляд этой тени на собственно затылке не давал покоя. И когда писатель пытался разобраться, что происходит, то вгонял себя в состояние тихой паники, а в таком состоянии внятно соображать не мог, потому грядущую сессию завалил. Как на зло, ни один преподаватель не вошел в его сложное положение. И в тот момент, когда писателю сообщали по телефону о дате пересдачи, к нему сзади подбежал Патош, чуть обескуражив своей нахрапистостью, похлопал по плечу и раздраженно приказал прервать беседу. До этого случая, приказывать писателю могла только мама, но это была ее работа, в остальном подобного тона он не терпел. Хотя, вся бравада обычно заканчивался надутыми щеками или бегством, в тот раз он просто недоуменно опешил, растерялся и, подчинившись, выключил телефон. Это был тот самый незнакомец, чья загадочная тень преследовала писателя не одну неделю. И тот самый тяжелый взгляд, который сверлил его затылок, словно рентген, проникая в самые потаенные места. Но, как ни странно, писатель не испугался. В нем возникло другое чувство - чувство неадекватности. С подобными ощущениями и стал ассоциировался у него этот странный парень. Так и стояли, молча, переваривая ощущения друг от друга. Затем Патош рассмеялся, громко и противно, не обращая внимания на окружающих. Смех будто создавал вокруг него облако, и писатель, спрятавшись в нем, поспешил ускользнуть прочь, не оглядываясь, словно боясь взглядом утянуть его за собой. Но Патош все же настиг беглеца во дворе, снова хлопнул по плечу и начал рассказывать о разных химических опытах, об открытиях физиков, изобретателей и еще много кого и много чего, как лучшему другу или знакомому с детства - откровенно, просто, с интонацией. И так продолжалось еще около года. Патош находил его в самых разных местах, никогда не обращая внимания на окружение или обстоятельства. Мог вызвать его с лекции, ворвавшись в зал с криками или даже угрозами, представившись сотрудником правоохранительных органов, мог спокойно занять место в соседней кабинке в туалете и снова рассказывать обо всем на свете, но только не о себе. И, правда, о нем писатель практически ничего не знал. Только идиотское прозвище и отсутствие каких-либо моральных принципов. Писатель даже не знал, учился ли Патош в этом университете или просто приходил портить ему нервы. В общем, он не был человеком в полном смысле этого слова, хотя с другой стороны, может быть, только он и был человеком в полном смысле этого слова.
– Надо увидеться,- напомнил Патош о себе и сразу же добавил,- только не говори, что ты занят, я возле подъезда, спускайся.
– Но, я действительно за...,- попытался отвязаться писатель, но длинные телефонные гудки не умеют слушать.
На улице поднялся ветер. Действительно, Патош караулил возле подъезда. В своей странной шляпе он походил на альпийского охотника, а сигарета в зубах придавала вид еще и матерого браконьера на номере. Писатель его сразу же узнал, за прошедшее время он практически не изменился: все та же неадекватность и резкие, дерганые движения. Патош при виде друга расплылся в улыбке.
– Привет,- несмотря на легкое сопротивление, он обнял
– Здравствуй.
– Пойдем, мне нужно кое-что тебе показать,- быстро проговорил Патош и сразу же потянул друга за собой. Писатель не сопротивлялся. Уже давно он понял бессмысленность всякой агрессии или негатива в отношении этого человека, будто, подобного рода вещами он питался, а от презрения становился еще более назойливым и приставучим. Единственным лекарством было время и терпение. А времени и терпения в аптечке писателя было предостаточно. По крайней мере, ему так казалось.
Патош тянул его через дворы к автостоянке. Быстро, спешно, оглядываясь по сторонам. Будто каждая клетка, каждый атом его тела намеревались покинуть надоевшую оболочку, но через силу удерживались неведомой связью метафизического уровня. И для него такое поведение было сродни нормы, потому писатель не придавал этому значения. Единственное, что было ново и не сразу замечено, так это то, что вместо сигареты Патош раскуривал косячок. Вот так посреди улицы и явно с удовольствием.
– Это что - марихуана?- едва успевая за ним, сокрушился писатель.
– Да, будешь?- не задумываясь, спокойно и банально предложил он другу.
Раньше писатель пробовал, даже несколько раз с Катей, но с Патошем, еще и на улице - никогда. Не то чтобы он боялся нарушать закон, скорее, опасался, что это войдет в привычку. Кстати, это касалось не только наркотиков, вкус запретного плода со временем и обстоятельствами не меняется.
Вскоре Патош остановился возле старой иномарки, пошарил по карманам и достал ключи. Писатель никогда не видел его за рулем. Да, и водительское удостоверение такому психопату никто бы не выдал. Хотя, с другой стороны, купить такое удостоверение ему тоже никто не запрещал.
– Садись,- Патош скрипнул дверцей и плюхнулся за баранку.
Писатель забрался на кресло рядом. Как ни странно, эта развалюха показалась ему весьма знакомой. Иногда по утрам он срезал дорогу к магазину через ближайшую арку и часто проходил мимо этого гнилого выцветшего на солнце куска железа, хотя, возможно, он перепутал, ведь многие дворы завалены подобными мертвяками.
– Не знал, что ты водишь,- попытался начать беседу писатель.
– Я не вожу,- вставив ключи в зажигание, ответил Патош.
– Тогда, чья это машина?
– Это машина Бэ,- спокойно продолжил он.
– Бэ? Даже не буду спрашивать, кто это. Лучше, скажи, зачем ты меня сюда притащил?
– чуть повысил голос писатель.
– Я должен тебе кое-что рассказать, но ты не поймешь. Для того, чтобы ты понял, я должен тебя кое-куда отвезти, но ты не поедешь. Для того, чтобы ты поехал, я взял машину у Бэ.
Все как всегда, ничего нового. Писатель тяжело вздохнул и не менее весомо выдохнул. Раньше он проще воспринимал подобный словесный бред, теперь подступало, возможно, терпение тоже умеет стареть. Вспомнились бабули на остановке, и их нервозное поведение теперь казалось не таким уже и смешным.
– Кстати, я слышал, ты стал писателем,- продолжал Патош.
– Это всего лишь слухи.
– Здорово, тогда у меня есть для тебя хороший сюжет.
– Я - не журналист.
– Все равно, я рад тебя видеть. Кстати, на этой машине когда-то ездил сам Папа Геде.
– И кто это?
– Хахаль Бэ. Я ей всегда говорил, что она не умеет выбирать мужчин. А могли бы сейчас сидеть в "Мерседесе".
– Послушай, Патош, - пытаясь сдерживать себя в руках, начал писатель,- я тоже рад тебя видеть, но у меня, правда, очень много дел, давай в другой раз пообщаемся с тобой, с Бэ, с хахалем Бэ, с собакой Шариком и Бобом Марли.
Он сам не замел, как взвинтил в конце темп и очень удивился озвученному списку. Видимо, неадекватность Патоша была заразна и передавалась воздушно-капельным путем. Но Патош будто ничего и не услышал, еще раз подтвердив гипотезу о целительном эффекте любого проявления агрессии и только тихо прошептал:
– Витамины.
– Да, точно - витамины, - словно подтвердил свои догадки писатель, хотя затем переспросил.- Что витамины?
– Витамины - это стоп-слово. Знаешь, в сексе такое практикуется, когда один из партнеров чувствует, что...