Опиат Ж
Шрифт:
Ками оказалась в ступоре -- в тот день, когда осталась одна, Она не залилась слезами, не загрустила, даже не расстроилась. Она предвкушала целую бурю эмоций, но появился некий блок, сдерживающий их. Она знала одно -- за кровь должны платить кровью. Так начались её поиски. Город стал лабиринтом для дошколенка, найти выход труда не составило. Так Она обнаружила Башню.
.
.
Ассар слышал плач детей в каждом своем трезвом кошмаре. В Нирвану стремятся только из Ада. Его Адом стала его работа. Но Ад свой он обожал. Если покопаться в его голове, то, кроме этого Ада, ничего найти и не получится. Быть может, это потому, что в этом Аду ему выпала роль "архитектора". А точнее того, кто и архитектору и строителю платит. Когда-то этот район считался захолустьем. Теперь же весь город стал захолустьем, а здесь его стараниями образовалась стройка. Высокая и широкая Башня, стремящаяся в небо. Она почти готова. Осталось доделать крышу. Отделать изнутри верхние этажи.
Отсюда Ассар будет править городом. А может и всей страной. С рождения наделенный именем царя -- Ассаргадон -- набил кулаки об лица дразнящих "гандоном" одноклассников.
.
.
В Этот день Ками очень устала. Двенадцать килограммов террористических помыслов с силой тянули к земле. Под дутым пуховиком до колен натертые лямками рюкзака плечики ныли сиреной боли. Ками поднялась, прошлась по пустому коридору. Встав на пятки, постучала носками ботинок друг об друга, сбивая ноябрьский рыхлый снег. Открыла дверь. Увидела его. В голове пронеслась "старая" жизнь. Вспомнилась широкая улыбка, которая иногда появлялась на Её лице. Вспомнился восторг, с которым он на Нее смотрел.
Очарование Её глаз, бойкие локоны, грудь, бедра... Ками повезло родиться красивой. Достоевский, Кафка, Сартр... Ками не повезло стать замкнутым в себе социопатом. Ей говорили комплименты -- Она бежала прочь. Пришло время, бежать стало не от кого. И вот сейчас, когда плечи и спина жаждут хоть минутного отдыха, снова нужно бежать. Вот только ноги стали совсем каменными.
.
.
"Что ты тут делаешь?" - голос Её обрел непривычный Ей самой окрас. Или Она так давно не говорила вслух, что забыла, как он должен звучать. Грубый, и громкий и хриплый, смятый, как испорченный бумажный лист. Ладони сжались в кулаки, кулаки застыли в готовности ударить. Беззвучно заскрежетали зубы, а в голове Её повисла ожидающая ответа тишина. Ассар спустя минуту спросил тоже самое: "Что Ты тут делаешь?". Оморозовелый ветер из открытой входной двери заставлял ежиться. Ноги Ассара потеряли спокойствие, поднимая то одну, то вторую. Пастернак, зажатый в руке, прикрывающий наготу, завертел головой в покрывающейся стыдливым потом ладони. Ками посмотрела в гипсовое лицо Бориса Леонидовича, оно, извечно покрытое печалью, теперь обрело черты отвращения. "О, знал бы я, что так бывает, когда пускался на дебют..." - бездвижно прошептали губы поэта. Его щеки оказывались все ближе и ближе к повисшим заросшим телесам. Уже задевая ухом, и вот-вот придет момент, когда коснется ртом. Ками должна была спасти классика, и всю культуру вместе с ней: мощным ударом ноги Она вмазала прямо по Пастернаку. Поэт передал виском импульс в тело Ассара. Тот скривился в китайский иероглиф выронив гипсовый бюст. От удара, от падения с лица Пастернака откололась бровь. Внутри он оказался чисто белым. Тем противней был вид его снаружи: что сделал с ним мир! Грязь, смола -- чернь. Классик теперь не терял отвращения в лице. Ему самому было противно быть таким. Однако внутренняя чистота никуда не делась. Нужно было разбить это лицо, чтобы понять это. Ками думала об этом всего секунду. В следующую Её охватили сомнения о поступке: оправдала ли цель средства. Осудили бы Её люди за столп литературы, от которого Её пришлось отколоть кусок? Осудил бы Её сам Пастернак? В третью секунду пришли мысли о повисшем половом члене, к которому она прикоснулась носком ботинка. Все предшествующие мысли в миг забылись.
.
"Какого черта?! Ну, ты и мразь!" - Ассар вопил, с надрывом переходя на визг. "Мразь?!... Ты в моем доме! Трешься отростоком о затылок гения! Ты..ты..Что ты вообще тут делаешь?!". Ассар пару раз прыгнул на пятках. Слегка разогнулся, оставив обе руки прижатыми к месту удара. Огляделся по сторонам: "Это ты называешь домом?". Ей стало стыдно. Она смотрела на голого грязного парня, сжимающего в руках свою мошонку, но стыдно было именно Ей. Диссонанс когнитивился. Мысленно Она убеждала себя перестать, однако щеки загорелись красным. Кровать, ведро, книжные столбы и запах гари -- это Её дом. Ками была в секунде от слез, Ассар их остановил: "У тебя есть какая-нибудь одежда?". Румянец отступил и сжатые губы залепетали обиженным тоном: "Тут нет никакой одежды".
"Что это вообще за чулан?" - он разогнулся в полный рост и пытался выглянуть в дверной проем, не сходя с места -- очевидно, способность ходить ещё не вернулась после удара. Ками даже обрадовалась этому вопросу. Ей очень нравилась эта история, точнее Её место в ней. Ещё ни разу не приходилось её рассказывать, но проговаривая в голове, Она чувствовала себя героем. "Это библиотека. Подсобное помещение. Остальное сгорело и.. я пытаюсь сохранить хотя бы эту её часть". Ассар уставился в стопки книг, посмотрел на отлеживающегося Пастернака, на ведро. Поднял взгляд к лицу Ками: "И справляешься, видимо, ты не очень?!". Руки его приподнялись, попытались всунуться в фантомные карманы на не надетых штанах. Проскользнув по бедрам, не обнаружив оных, Ассар осознал дурацкое свое положение и скрестил руки на груди. Уголки его рта нарисовали насмешку. Ками ударила ногой снова. Туда же. Без посредников.
.
.
"Вот. Приложи...эмм..к ушибу - Ками вынула из рюкзака запакованный в непрозрачный целлофан брикет -- он холодный. Должно стать легче". Ассар взял, не взглянув. Лицо его покрылось злобой, резкие движения рук кричали о жажде ударить Ками в ответ. Пересохшее горло кряхтело и с трудом вымолвило: "Спасибо". Ками поставила рюкзак у порога, посмотрела на Ассара, в голове Её вдруг завопил голос благоразумия: "Черт подери! Зачем ты пытаешься ему помочь?! Ты его убить должна, а не наоборот". Мысли выдавали трясущиеся губы. Ассар резко обернулся к ним, и они тут же сомкнулись в вишенку. "Тут есть вода? Я сдохну от жажды так. Хотя бы снега с улицы принеси...не идти ведь мне голым". Перспектива такой смерти Ассара, в которой Ками не пришлось бы ничего делать, некоторое время всерьез обдумывалась Ей, но жалость или манеры взяли свое. Она вышла и шаги Её несколько минут отзывались из открытой
Ассар рассматривал брикет. Содержимое было похоже на нечто среднее между мылом и пластилином. Оно весьма быстро согрелось, и проку от него более не было. Ассар попробовал на вкус, но оно оказалось несъедобным. Безвкусным, разве что с ядовитым привкусом иногда всплывающем при пережевывании. Прекратив трапезу на первом укусе, он заметил появившийся в дверном проеме полный воды стакан и блюдечко с горстью изюма. Шаги Ками все еще не прекратились. С трудом и хрустом Ассар разогнулся, кое-как дошагал до стакана -- жадный первый глоток и десяток маленьких последующих до самого дна. Стакан он поставил на прежнее место. На блюдце, помимо изюма, оказалось несколько башиков обработанного гашиша. Они лежали на самом краю, но один из них Ассар чуть было не сунул в рот. Остановила руку фактура -- полная ностальгии по студенческим годам, немного липкая и легкая. Выев все съедобное, Ассар взял блюдце с собой, снова сел на кровать. Начал рыться в памяти. Лист канабиса на Её шее появлялся в кадрах прошлых дней все чаще. Он вспоминал какие-то прогулки. Шарканья Её ботинок по золотистой листве. Звуки и запахи, а главное приторно сладкий вкус пьяной вишни. Начало ломать, со лба потек пот. Череда кадров прервалась, необходимость проставиться по вене заполнила каждый его уголок. Волоски на теле, даже самые маленькие, особенно самые маленькие, начали невыносимо колоть кожу. Ногтями, черными полосами под их кончиками, Ассар зацарапал каждый изгиб самого себя. Захотелось пить сильнее прежнего. Ассар знал, что первая волна ломки скоротечна, её не тяжело и переждать. Главное не доводить до второй -- вторая может не закончится вовсе, либо свихнешься и начнешь крушить все на своем пути, либо наоборот рухнешь на пол, не способный к движенью. Шаги Ками стали приближаться к двери, теперь Ассар слышал их с болью в висках. Каждый стук отдавался звоном. Ассар сжал губы в трубочку и мощным выдохом выдул все содержимое легких, с шумом отключающегося советского холодильника "Бирюса".
.
"Держи, - в руке Её было белоснежное одеяние - у нас была постановка по Ветхому Завету. Это "костюм" Бога. Даже чистый, лежал в железном сундуке. Могу еще дать седую бороду и сандалии". От бороды Ассар отказался, а сандалии попросил принести. Когда Ками вернулась с обувью, Она увидела его в одежде. Грязный, полный шрамов и ран, в слепящей белой мантии. На фоне нее он казался еще грязнее. Чернеющие дыры на руках стали еще чернее. С пола, в голове Ками, послышались слова побитого Пастернака: "Сунь руку в крутящийся щебень метели,- он на руку вывалится из расселины мясистой култышкою, мышцей бесцельной на жиле, картечиной напрочь отстреленной". Взгляд скользнул к рюкзаку. Пока Ассар обувал сандалии, которые были скорее декоративными, Она нагнулась, осторожно бесшумно вытащила обрез и спрятала его во внутренний карман пуховика, который так до сих пор и не сняла.
"Значит, я теперь Бог? Весьма символично. Эмм, если тебе интересно, в каком-то смысле, это взаправду так. Пусть не бог, но царь, владыка...хотя..Бог. Непременно Бог". Багряные губы выпрямились раскрылись в вопросе "чего ты городишь?". Уничижительным тоном Ассар продолжил: "Я строю Башню. То есть не я сам, за мой счет. В этом городе я действительно Бог". Ками запылала изнутри. Руки потянулись ко внутреннему карману, внутренний голос останавливал их, пытаясь придумать план действий. "Ты ведь был простой шестеркой?". "Бывает, что шестерки становятся королями".
"Это все упрощает. Это мой счастливый билет" - подумала Ками. Сказала же Она иное: "То есть без тебя Башню не достроят?". Ассар не ожидал вопроса, он не ожидал, даже того, что Ками знает о Башне. Он несколько секунд потупился, а затем гораздо менее горделиво сказал: "Нет. Без меня Башню достроят. В моей среде корона легко находит замену прежнему носителю. Не я, так другой, - голос вернулся к величию в нотках, - Но именно я её создал! Я все придумал и...Она ведь уже почти готова. Пара дней. Может неделя. А затем десятки груженных машин. Позже сотни. Я накормлю всю страну. Это только первая Башня. Кода она окупит затраты, появятся ещё, в каждом городе". Лучезарной улыбкой, полумесяцем ожелтевших зубов, он замер будто кандидат на предвыборном агитационном плакате. Руки Ками выползли из внутренностей пуховика. Она села на кровать, он сел рядом. "Ты ведь понимаешь, что это неправильно?" - холодно, скорее в саму себя, чем в его уши. Ответа не было. Вместо него слышались шорохи пуховика, скрежет кровати и цокающие подошвой сандалии. Одновременно они повернули головы, но взгляды их не встретились. Ассар смотрел на Её губы, на щеки и скулы. Пытался вновь вернуть череду кадров воспоминаний о Ней. Вновь заметил татуировку на шее. Зеленый лист, с заостренными краями. Небрежная и слегка выцветшая. Её пышные кудри, ареалом темно-рыжей паутины окружающие Её бледно-светящеёся в полумраке лицо. Он хотел потянуться к ним. Окунуть в них руку. Но слабость сковала конечности. Он не мог их поднять, как ни пытался. Судорожно они ерзали по кровати, то и дело врезаясь то в его, то в Её бедра. Ками видела грязную, потную, небритую морду. Морду, которую Она так давно хотела встретить, с той лишь целью, чтобы лишить её жизни. Но сейчас, когда морда была на расстоянии удара, её было даже немного жалко. Обида и ненависть в Ками давно вызрели и настоялись -- им уже никуда не деться. Жалость же - сиюминутная. Нужно перетерпеть её, и осуществить задуманное. Однако Ками понимала, как Она слаба. У Нее попросту не поднимется рука. "Убить человека -- дело сложное, и дано не каждому" - говорила себе Она. Под пуховиком груди касался обрез со свинцовым прикладом. Заряженный мелкой дробью. И курок уже взведен. Но рука никак не могла подняться к нему. Она ерзала по кровати, врезаясь то в Её бедро, то в его. Перекрестие их рук наровило скрутиться и перепутаться. Но с первым прикосновение Её локтя к его предплечью, с его коротким и тихим полным боли стоном, руки обоих ушли в стороны. "Дай еще минуту посижу, а затем принесу бутылку, - Ассар не сразу смекнул о чем Она, но еще до того, как Она продолжила, взглянул на блюдце с гашишом, покоящееся рядом -- Будем дуть".