Опоенные смертью
Шрифт:
И все-таки они пошли. И все-таки наконец-таки поели. За время пребывания в Екатеринбурге, Алина впервые отпробовала горячую пищу. Но… куда приятнее было то, что настроение их неуемно поднялось. Они играли, словно дети, в карикатуру на светских людей, и Фома заигрался. Выходя из ресторана, куда они зашли без верхней одежды, поскольку ресторан располагался рядом с гостиницей, Фома вдруг подскочил к швейцару и раскорячился спиной — мол, подайте мне пальто.
— Чайво тебе? — возмутился старый фронтовик, швейцар, — Во! Клоун! Ты смотри — и цаца твоя улыбится…
— За цацу ответишь! — резко фронтоном к нему развернулся
Но бывалый старикан был куда лаконичней — ударил сразу.
Фома отпрянул, разинув рот от удивления. Но… Не бить же старика!..
И хохотала Алина на морозе, пока старик с вытолкнутым Фомой объяснялись через стекло дверей, строя друг другу невероятно комические рожи. И бесполезность всех сопротивлений заполнила раскисшей пустотой фантазии Друида.
ГЛАВА 24
И вновь холодно, словно спектакль через толщенное стекло, воспринимала Алина реальность.
Что делать?! — изнеможенно ныли женщины, — Сил нет. Он раньше приезжал к нам на недельку, и это было очень весело тогда. Но третью неделю… Сначала пили, потому что вы приехали. Потом по поводу твоей белой горячки. — Перебивала одна другую. — Потом отметили начало ваших похождений по этим тюрьмам… Потом, уж без тебя, мы отмечали, что дали зал под выставку… И все по несколько суток подряд! Теперь скорбим и пьем оттого, что у Фомы синяк под глазом и в таком виде он не может поехать в Нижний Тагил. Когда ж это кончится?! Раньше мужчины так… выпивали, теперь же превратились просто в профессиональных алкашей… Все оттого что нету жесткого режима, вот чем опасна творческая жизнь!.. Так это твой!.. А мой, как ни странно, ещё умудряется через день преподавать в Университете! Вот интересно, какие лекции он там читает с серьезной миной лица?.. Да он же с кафедры когда-нибудь слетит, как фарфоровый божок! Весь разлетится по осколкам, а мне его потом приводи в себя, вновь делай из дебила человека! Да что же это за сизифов труд! Аля, пожалуйста, придумай хоть что-то!.. Нет больше сил!
Вчера напились и подрались, кто тоже гений, кто ещё не гений, теперь у всех по синяку. Позавчера Друид принес вдруг пистолет, и все носились с ним по крыше. Слава богу, что пистолет был куплен в детском мире! А ведь устроили дуэль. Ты посмотри, они теперь раскрашены, как спитые бандюги, горланят песни по ночам, да так, что все соседи… И кто поверит, глядючи на них, что это цвет интеллигенции Урала?!
Алина качала головой в ответ, — А вы? — спросила, не зная, что и сказать.
— Что мы? Ведь мы же столько пить не можем!
— Они закатывают нам ежевечерние концерты, а мы надеемся и ждем.
— А давайте им в ответ такой концерт закатим, чтоб им мало не показалось?
— Но как? Ведь мы ж не можем так подраться, чтоб понаставить друг другу синяков. Потом за водкой бегать по таксистам…
— Зачем нам драться. Елена, у тебя есть грим?
Когда мужчины, уже заранее встретившиеся на улице, вошли в квартиру Климовых, чтобы продолжить свое, ставшее уже традиционным, ежевечерне-всеношное пьянство, им открыло дверь странное создание раскрашенное под плачущего Пьеро с натурально хрустальной слезой приклеенной под глазом. С трудом в нем угадывалась жена Копытина, — А… это ты, моя Коломбина? — спросило создание Копытина манерно-писклявым голосом и лианообразно колыхнулось
Как ни пытались женщины изобразить на своих лицах побои, свободная фантазия зафантанировала и надиктовала им свое.
— Что это!? — воскликнул Климов, угадав свою жену Елену в лице клоуна с размалеванным ртом до ушей. Но когда вышла поэтесса Горюшко — вся в синяках вокруг глаз — не понятно, то ли только что из морга, то ли вообще инфернальное чудовище, а за ней руки в боки появилась с боевой раскраской краснокожего Анна, и объявила: — "Все. Кончились ваши деньки. Теперь пьем мы!" — мужчины совершенно растерялись и сникли. Они разделись и, не заходя на кухню, где обычно проходило основное действие пития, пошли в комнату, единственную комнату Климовых являвшуюся одновременно и спальней, и детской, и кабинетом, и гостиной, расселись на диване и, включив в телевизор, уставились в экран.
— Может, все-таки примем? — достал бутылку Копытин.
— Ты что! — воскликнул Климов, — Если у баб крыша поехала, то это уж полный конец! Если уж бабы запили то это!.. — Он ошарашено мотал головою, не находя нужных слов, — Им такое может прийти в голову, такое!.. Все, мужики, — сухой закон! Мы должны сохранять трезвость и бдительность. Что-то будет.
— Так, что же у нас теперь по программе? — заговорщически поинтересовалась Горюшко.
Женщины сели за стол на кухне, не зная, что делать дальше.
— Главное — не упускать линии поведения — шокировав одним, тут же шокировать другим.
— А чего же они обычно делают дальше? — спросила Алина
— Чего-чего?.. Разговаривают, то есть орут так, что соседи прибегают. И о чем же так можно орать?
— О политике, о поэзии, о всяких аномальных явлениях — перечислила жена Копытина.
Они попробовали говорить о политике, но должной страсти в них не пробудилось, им в сути были равно скучны все политические деятели. Как мужчины, они явно не возбуждали никакого интереса, как политики… ох уж эти мужские, а у нас, скорее мужицкие игры!.. О поэзии… поговорили, почитали стихи. Но крика надрывного опять не получилась. О чем еще… об НЛО… о барабашках… Нет, слишком тихо. Уж двадцать минут, как там за стеной мужчины прислушиваются к их обыкновенному женскому лепету. Так не пойдет!
— Вот уж эти мужчины, — покачала головою Алина, — Ну почему они до старости лет позволяют себе фантазировать, словно дети, а мы, даже выпив, соблюдаем трезвость. А выпьем — позаигрываем с тем же мужским полом — вот и все удовольствие, как скучно. Никаких разнообразий.
Полоски на её лице змеились, как живые змейки.
— В крайнем случае, женщина, перебрав, падет. И все. Но это уже не интересно. — Добавила Елена и углы её гигантских нарисованных губ, чуть-чуть расплывшись, потекли.
— И её тут же подберут и превратят в половую тряпку, — отозвалась жена Копытина и назидательно посмотрела на Горюшко.
— Вот жизнь. И никакой игры! Ну почему мы так не можем разыграться, что б бегать вдруг по крыше босиком, перестреливаться из пистолета, в котором нет патрон, в окно, в конце концов, вдруг выпасть!.. распереживалась Алина. — Ну почему у женщин все-все должно быть в норме?! И ничего неожиданного! Все как по рельсам! Да только по ржавым уже…
— А как они потом серьезно мучаются по утрам, как искренне болеют, как будто дом построили вчера!