Опора Мироздания. Мировое древо и Скала Времён в традиционной культуре
Шрифт:
Само слово «навь» имеет общеиндоевропейский корень, знакомый многим по таким словам, как «навигация» (лат. navis – море), а также по одному из вариантов именования руны n Need/Nautiz («Нужда»).
Возможно, первоначально под навьями или навами понимали души людей (в том числе и предков), находящихся в потустороннем мире вообще. Однако под воздействием христианства это понятие приобрело сугубо отрицательный оттенок. На миниатюре к Радзивилловской летописи (лист 124) навьи весьма похожи на людей.
Признанный
Подобное представление является весьма древним.
У древних греков царство Аида находилось за рекой Океан, а своего рода «рай» (царство Крона) – на островах блаженных (куда отправился и Менелай с Еленой).
По народным представлениям, в укромных глухих уголках существуют прямые проходы из мира людей в мир иной (например, колодец или дупло, расщелина или пещера, дыра под священным камнем или даже нора, а то и запретная дверь. Во всех случаях это – своеобразная «дырка, прогрызенная в пространстве». Необходимо пройти через область, уже лишённую Света. Зрение там не помогает, отказывают и прочие чувства.
Выход за пределы освоенного пространства нередко сопровождался сложными обрядовыми действиями (ван Геннеп, 2002). Вполне понятные опасности путешествия объединялись в сознании человека прошлого с опасностями потусторонними, ибо там, возможно, жили не люди, а некие загадочные и опасные существа, лишь напоминающие людей (ср. «своё – чужое»; пережитки подобного отношения можно наблюдать и поныне. Требовалось оберегаться от этих действительных и мнимых напастей, в том числе – магическим образом.
Чем дальше от Центра (например, поселения), тем меньше порядка (космоса) и больше необустроенного хаоса. Отдаляясь от центра, мир деградирует. Линейное время людей растворяется в не-времени. Бегущее по кругу время богов рассыпается на части. Пробывший там минуты, теряет на этом свете дни. Интересно, что это – общеевропейское (и не только) представление. Лишь в особые моменты годового круга «часы» миров совпадают. Например, в так называемые «навьи дни» или «Деды» проходы между мирами открываются и параллельные пространства сближаются (подробнее см. Ермаков, Гаврилов, 2009а).
В Иномирье действуют законы субъективной, а не объективной реальности, то есть магические законы, когда самые маловероятные события случаются, а очевидные с позиций логики простого человека – нет.
Сегодня благодаря прежде всего трудам Б. А. Рыбакова более всего распространено представление о том, что названием одного из пространств Иномирья было кощное. Предпосылкою к тому служит прежде всего летописное свидетельство о низвержении идола Перуна: «И плыл (идол) из света во кощное, сиречь во тьму кромешнюю» (Новгородская Софийская летопись). Таким образом, вслед за
Мотив «Древа Жизни» на поздней русской вышивке
Позволим себе толику сомнения и осторожно попробуем разобраться с оттенками и смыслами слов с основой *кощ– .
У М. Фасмера «кощей – род. п. – ея 1. “худой, тощий человек, ходячий скелет”; 2. “скряга”. Вероятно, от кость; см. Mi. EW 133 и сл.; Бернекер 1, 583. Напротив, др. – русск. кощеи, кощии “отрок, мальчик, пленник, раб” (СПИ) – из тюрк. kosci «невольник» от kos “лагерь, стоянка”… Менее вероятно сближение Соболевского (ЖМНП, 1886, сент., стр. 152) с костить “бранить”».
Однако слово «кощун» авторитетный этимолог даже не пытается, хотя такое сравнение вроде бы напрашивается, сопоставить с «кощеем». Кощун у него – «”насмешник, богохульник”, укр. кощун, болг. кощун – то же, кощуня “хитрю, интригую, насмехаюсь”. Вероятно, от костить… В отличие от них Младенов (254) толкует кощун как заимств. из тюрк. – булг.; ср. соответствующее ему тат. kostan “корыстный человек”» (Фасмер).
Однако понимание соотношений кажется весьма важным, исходя из того, что «культуру можно определить как то, ЧТО данное общество делает и думает. Язык же есть то, КАК думают» (Сепир, 1993, с. 193).
Б. А. Рыбаков обращает внимание на то, что в древнерусских письменных памятниках «словом “кощуны” переводилось греческое », то есть мифы в значении предания (Рыбаков, 1988, с. 315). Одновременно слово имеет и смысловой оттенок басен, баек. И если задаться целью проследить контекст употребления переводных значений и исходных смыслов, так и получится: не только «предание», но и «побасёнка, россказни».
Выходит, есть несколько разных значений одного слова? Или, быть может, в русском языке имелось три разных по происхождению и смыслу, но сходно звучавших слова?
Не будучи языковедами, мы ни в коем случае не претендуем на правильность наших толкований, более того, хотим воздержаться от скоропалительных выводов.
Вот возможные варианты.
Во-первых, «кощей» – «мелкий, щуплый, а также поражённый в правах человек». К нему примыкает известное из памятников XI–XII в. именование «кощеем» того, кто ведает лошадьми в дружине, ведёт запасную лошадь князя.
Во-вторых, единогласно (и не только вслед за Фасмером) признаваемое заимствованным из тюркских слово «кощун» в значении «оскорбительные, идущие против принятых правил и норм (прежде всего церковных) речи». Слово распространено именно в тех регионах славянского мира, где в древности происходили активные взаимодействия с тюркоязычными кочевниками.