Опоздать на казнь
Шрифт:
Джабраил и его люди тем временем уже неслись к ставке Гучериева.
— Вы не ходите со мной, — сказал он своим спутникам. — Вы не виноваты. Пусть меня коснется гнев командира.
Гучериев выслушал доклад своего воина со спокойствием.
— На все воля Аллаха, — неожиданно философски заметил он. — Женщина ударилась головой. Она была без сознания. Если менты ее не раскололи сразу, значит, у нас есть еще время. Я верю, что мы успеем выполнить намеченное. Когда ты привез осмий, я понял, что теперь все будет так, как задумано сначала. Профессор доделает бомбу. И оружие, способное отомстить врагам, будет в наших руках. А если они найдут нас, если приедут сюда — мы будем отстреливаться до последнего патрона.
— Да, командир! — кивнул Джабраил.
— Но ты все же съезди в город и пройдись по больницам. Ты знаешь ее имя, а они очень много значения придают имени. А теперь — сядь со мной. Посмотри вокруг. Скоро бомба будет готова, и мы уедем отсюда. Но мы вернемся. И когда мы вернемся, таких, как этот смелый врач, который не побоялся троих лучших воинов ислама, надо будет сделать нашими друзьями. Жаль, что он всего лишь доктор. Мне было бы интересно с ним поговорить.
— Прикажешь привезти его сюда?
— Нет, зачем, мне хватит профессора. Кстати, его сегодня кормили?
— Я пойду узнаю.
Джабраил удалился, а Гучериев полузакрыл глаза и задумался о том, как именно они будут превращать в своих друзей самых смелых мужчин этого города. Хорошо, что таких не очень много. Хотя жаль этих людей. Они вырождаются.
Одна из «сестер» принесла Гучериеву фрукты.
— Послушай, мы ведь не вырождаемся? — спросил ее командир.
«Сестра» отрицательно покачала головой, и Гучериев увлек ее в дом, закрывая за собой все двери. Вырождаться нельзя! Надо возрождаться во имя героических побед будущего времени и Великой Ичкерии, что раскинется от Черного до Каспийского моря.
Глава 23
Лаборатория, предоставленная Дублинскому Гучериевым, могла бы заставить трепетать от восторга и зависти любого постоянного читателя журнала «Юный химик»: подвал с бетонными стенами, сухой и чистый, освещение — идеальное, на столике — ноутбук, электронные весы в количестве трех штук (причем что удивительно — все показывают абсолютно одинаковый результат!), колбы в стенных нишах и зачем-то — самогонный аппарат в углу. То ли раньше в этом помещении располагалась лаборатория иного сорта, то ли, в понимании чеченцев, русскому ученому без этого аппарата никак не управиться. Также присутствовала пара сепараторов — один, правда, бездействующий. Охлаждающая установка, работающая на жидком азоте. И огромная спиртовка, при помощи которой можно было хоть плов варить. Были тут предметы и вовсе диковинные — скорее подходящие для гаража, нежели для научной лаборатории. Были и огромные щипцы, напоминающие скорее «ухват» для мартеновской печи. Был и небольшой муфель для обжига мелкой керамики. Дублинскому стало казаться, что ему предписывается роль какого-то средневекового алхимика.
«Жаль, что дело происходит не в каком-нибудь дешевом романе, — с сожалением думал Дублинский, — я бы уж непременно изготовил какой-нибудь невидимый порошок, или сапоги-скороходы, или что-нибудь подобное, что помогло бы мне скрыться и удрать от чеченцев. Писатели же не понимают. Для них слово „химия“ равнозначно слову „магия“. Впрочем, не только для них. „Сестры“ вот тоже уверены, что я — колдун».
Играя пару дней назад сам с собой в игру «Найдите в лаборатории посторонний предмет», Сергей Владимирович обнаружил в одной из стенных ниш около пятидесяти детских ночных горшков.
«Сестрами» называли себя жены убитых или плененных полевых командиров, их тетки, мамки, няньки, племянницы и кузины. Здесь, в ставке Гучериева, их было около тридцати. Тихие женщины в длинной черной одежде, с закрытыми темной тканью лицами, они наводили на Дублинского куда больший ужас, чем головорезы с шальными глазами и автоматами наперевес. За этими женщинами чувствовалась
Как-то раз, еще там, в прошлой жизни, где кофе по утрам, ослепительно-белая английская рубашка и восторженные студентки в аудитории, и глупый доцент Кротов, вечно интригующий и вечно проигрывающий, где холодные осенние ветра и паводок на Неве, работа до позднего вечера и любовь до изнеможения короткими белыми ночами, украдкой, в светлой, элегантно захламленной квартире Ирины, Дублинскому довелось поиграть в войну. «Война» — это такая компьютерная игрушка. Армия Дублинского таяла на глазах, а у противника каждую неделю появлялись все новые и новые отряды, готовые захватить его города и убить его военачальников. Захватили, конечно, и убили. Потом Ирина вернулась из супермаркета и компьютерная игра была забыта, казалось, насовсем. Ан нет — вот теперь снова вспомнилась.
Дополнительная дверь из лаборатории выводила в овраг, где была выкопана огромная яма, предназначенная стать полигоном для взрывных испытаний. Немалая глубина этой ямы позволяла надеяться, что испытания не вызовут особых подозрений у окрестных жителей. Потому что первое и главное, что нужно было сделать профессору, — это взрывчатку, созданием которой он не баловался со школьных годов, когда устроил пожар в кабинете химии.
Он тогда пробрался в школу поздним вечером, взял из лабораторного шкафа самую большую колбу, засыпал в нее ингредиенты в строго выверенной пропорции (согласно рецепту, вычитанному в научном журнале на немецком языке) и поставил все это на спиртовку. Взрыв был, да еще какой, фейерверк, салют, залп «Авроры». Огнеупорную колбу разорвало на мелкие осколки, полученное вещество плюнуло на занавески, и все загорелось. Тут же сработала пожарная сигнализация. Завороженный Дублинский смотрел на дело своих рук с открытым ртом, у него даже не было мысли сбежать с места преступления. А вслед за пожарными явилась и хозяйка кабинета.
«Химоза» Ольга Яковлевна сначала порыдала, поорала, пыталась даже поколотить юного испытателя. Но потом вдруг успокоилась, принялась расспрашивать, что именно он пытался создать-скомбинировать, какую реакцию хотел воплотить в жизнь. И уже на следующем уроке, когда последствия пожара были ликвидированы, Сергей на глазах у всего класса повторил свой опыт, только теперь с учетом соблюдения всех правил техники безопасности, и ингредиенты были те же, только дозы их отличались в сотни раз от взятых первоначально, но пропорции были соблюдены верные. «Быть тебе химиком, Сережа!» — сказала ему Ольга Яковлевна, позабывшая, казалось, уже ущерб, нанесенный ее владениям.
«Быть тебе химиком! — вспомнилось сейчас Дублинскому. — Быть или не быть?!» Соблазн первого дня, когда его отвели в лабораторию и предоставили ему все препараты и химикалии, которые он затребовал для изготовления бомбы, соблазн взорвать все это «чеченское логово», к чертовой матери, устроить тут пожар и фейерверк, дабы привлечь внимание, Дублинский сумел в себе подавить. Во-первых, это был бы подвиг Александра Матросова, потому что устроить взрыв можно было, только жертвуя самим собой. Во-вторых, следили за ним очень тщательно. Испытания в овраге проводились хоть и под его наблюдением, но без его — профессорского — непосредственного участия. Ни о какой свободе передвижения или свободе действия речь не шла. Единственное, что мог бы сделать Дублинский, — взорвать сам себя в бетонном бункере лаборатории. Но этот поступок и вовсе смысла не имел, кроме него и двух охранников никто бы не пострадал.