Опознание невозможно
Шрифт:
Две женщины, сидевшие рядом с ним, ничего не заметили. Глаза их были полны слез.
Глава восьмая
Наступило и миновало второе октября, чего Бен даже не заметил. Если бы не Эмили, он вообще не вспомнил бы о том, что эта дата имеет большое значение. Но когда он явился к ней ближе к вечеру третьего числа, она послала его съездить на автобусе в киоск «Стивенс Бродвей ньюз», на углу улиц Олива и Бродвея, и купить несколько экземпляров «Сиэтл таймс», «Интеллидженсер», «Такома ньюз трибьюн» и «Эверетт геральд».
Вернувшись обратно в ее пурпурный дом, он вместе с Эмили принялся перелистывать страницы, пробегая глазами заголовки и колонки, пока
— Что именно мы ищем?
— Военный, — сказала она. — Помнишь его? Дата рождения тринадцатое мая 1968 года.
— Кто?
— Уродливая рука.
Бен вспомнил руку.
Эмили сказала:
— Через неделю он пришел за своим прогнозом. Ты, должно быть, был в школе. Я сказала ему, что расположение звезд благоприятно для сделки, заключенной второго октября. Он очень нервничал из-за этого, и у меня сложилось впечатление, что его бизнес не совсем законный.
— Итак, мы ищем, что он мог натворить.
— Да, мог натворить, — согласилась она. — Он вернется, этот мужчина. Он очень суеверный. Мне хотелось бы знать, что он все-таки сделал.
— И ты думаешь, что мы можем найти что-нибудь в газетах, что-нибудь о том, что он сделал?
— Если это как-то связано с криминалом, то можем и найти.
— Ты думаешь, что он — преступник! — Бен ощутил укол восторга в груди. У него не было знакомых преступников.
Переворачивая страницу, Эмили проговорила:
— Что-то у него должно было произойти второго. Я попыталась выяснить, не имеет ли это дело чего-нибудь общего с любовью, но он не сказал мне ничего. Я попробовала вариант денег, и получила определенную реакцию. Он что-то либо продает, либо покупает, и еще ему не хотелось говорить об этом. Если я сумею установить, что это такое, и расскажу ему, когда он придет сюда снова, то у меня появится пожизненный клиент. Так все и бывает, Бен. Ты даешь людям то, что они хотят, и они навсегда твои. Он хочет, чтобы я смогла увидеть его прошлое и будущее.
Бен стал читать более внимательно. Каждую статью, в которой шла речь о каком-нибудь преступлении, он прочитывал вслух. Они вместе вырезали статьи из газеты ножницами и складывали их стопкой. В газетах было полно сообщений о всевозможных преступлениях.
— Ничего особенного, — заметил Бен.
— Да. Ничего особенного. — Она отложила газету в сторону, посмотрела на Бена и попросила: — Расскажи мне, что ты помнишь о нем, Бен.
Это был тест. Эмили то и дело повторяла его, заставляя Бена упражнять и напрягать память. Она утверждала, что от этого он станет умнее. Он принялся перечислять все, что смог вспомнить о потрепанном грузовичке-пикапе, доме-автоприцепе, о том, что лежало на переднем сиденье. Бен рассказал ей, как его подмывало заглянуть внутрь автоприцепа через световой люк. Он дал ей подробное описание того, что подсмотрел в глазок: коротко остриженные волосы, глаза-буравчики, пальцы на правой руке.
— На сколько лет он выглядел? — спросила она.
Бен точно знал, как ответить на этот вопрос. Ему понадобилось одно мгновение, чтобы произвести в уме вычитание.
— На двадцать восемь, — ответил он, воспользовавшись датой рождения, которую они уже знали.
Она потрепала его по голове, взъерошив волосы. Так Эмили показывала Бену, как он ей дорог.
Она сказала:
— Он был обут в черные ботинки военного образца. На тыльной стороне ладони левой руки у него остался слабый отпечаток красной печати со словом «образец» — вероятно, из какого-нибудь бара или ночного клуба. Расплачиваясь со мной, он вытащил бумажник. У него был пропуск в Пи-Экс, оптовый торговый центр на базе, а это означает, что он или служит в армии, или работает там. Его водительские права выданы в Канзасе; город я рассмотреть не смогла. Вместе с деньгами у него лежал билет на «Морских
— У него пояс с большой серебряной бляхой, — вспомнил Бен. — Как у ковбоя с родео.
— Очень хорошо, — воскликнула она. — Да. Это мне тоже бросилось в глаза. А ты заметил кое-что, когда он повернулся, собираясь уходить?
— Что-то было у него сзади? Я не помню, — ответил он.
— На его ремне, — уточнила она. — Там на коже было выдавлено его имя. Ник.
— Этого парня зовут Ник?
— Да. Ему двадцать восемь лет, он работает на одной из баз далеко от родного дома, является футбольным болельщиком, частенько бывает в барах по вечерам, одно время ездил на лошади сам, или у него был родственник, который ездил. Он прокручивает сделки, которые настолько беспокоят его, что он попросил составить для него астрологический прогноз. Сумма сделки намного превышает шестьдесят баксов, в противном случае он не пожелал бы расстаться с такими деньгами.
— Мы много о нем знаем, — заметил Бен, приятно удивленный.
— Да, знаем, — откликнулась она. — Но мы не знаем того, что он затеял. — Она просмотрела небольшую стопку статей, которые они вырезали из газет. — И у меня такое чувство, что это — самый большой его секрет.
Глава девятая
Когда Лиз добровольно вызвалась забрать детей с собой в летний домик на выходные, Болдт понял, что назревают неприятности. Обычно она считала, что домик находится в отдаленном месте, что туда невозможно будет вызвать врача, если он вдруг понадобится детям, и еще ее беспокоило, что летний домик очень далеко от города, с его воскресными развлечениями. Кроме того, Лиз часто жаловалась на то, что в домике холодно, а для начала октября это было существенным недостатком. Она не позвонила ему на работу, а вместо этого оставила записку, которую он мог получить только после того, как она с детьми были уже далеко, то есть ее решение уже не подлежало обсуждению. Это показалось ему очень странным, совершенно нетипичным для Лиз — пока он не дочитал до того места в записке, где она предлагала ему «приехать, если он сможет вырваться». И вот тут он понял, что это — тест, тайный умысел, и все встало на свои места. Его поставили перед выбором: семья или работа.
Лиз знала, что когда он вцеплялся зубами в какое-нибудь дело вроде нынешнего пожара, не могло быть и речи, чтобы бросить его. Такие дела появлялись у него примерно раз в два года, но она ненавидела их лютой ненавистью, ненавидела сильнее, чем когда ему приходилось расследовать одновременно шесть случаев нанесения побоев в семье и он отсутствовал по пятнадцать часов в сутки. Она словно ревновала его к этим крупным делам, как будто они обкрадывали ее, отнимали что-то глубоко личное, когда он с головой уходил в их расследование.
Ему стало по-настоящему больно оттого, что он должен был провалить тест. Он никак не мог вырваться на выходные в летний домик. Воскресный вечер дома обещал превратиться в сущий кошмар. Лиз будет в бешенстве, но с приклеенной улыбкой на лице. Он будет терзаться чувством вины, но в то же время стараться вести себя, как обычно. Он не мог ждать.
Впрочем, у этой истории имелись и свои плюсы. Дом оставался в полном его распоряжении. Это случалось не так часто, но когда случалось, он чувствовал себя так, словно ему сделали величайший подарок. В голову Болдта закралась мыслишка, что, быть может, Лиз совершила акт самопожертвования, когда уехала в летний домик, потому что прекрасно знала, как он ценил тишину во время особенно трудного расследования. От этой мысли ему стало еще хуже, потому что самые первые его догадки были сплошь негативными. Он снова перечитал ее записку, надеясь найти в ней недостающую ясность, но все было бесполезно. Брак означал массу различных вещей; но легкость сосуществования не относилась к их числу.