Опричник. Том 2

Демченко Антон Витальевич

— Боярин Николаев-Скуратов? — осведомился он тоном, который скорее подошёл бы подчинённым Вербицкого.

— Он самый, господин офицер, — кивнул я.

— Лейтенант Басманов. Мне поручено сопроводить вас к Михайлову двору, — произнёс он и указал затянутой в белую лайковую перчатку ладонью в сторону одной из пешеходных дорожек, петляющих вдоль кремлёвской стены. — Прошу.

— Благодарю за помощь, боярич Басманов, — отозвался я, направляясь в указанную сторону. — Мне она и вправду пригодится, поскольку прежде в дворцовой части Кремля я не бывал.

— Не стоит благодарности. Служба… — сухо произнёс Басманов. Что ж, не дурак, понял. Говорить лейтенант не желает, ну а навязывать ему общение… зачем? Доведёт до места и распрощаемся.

Так

я думал, но ошибся. Пока шли по широким, отсыпанным гравием дорожкам, петляющим меж газонов и клумб, я во все глаза рассматривал открывающиеся совершенно незнакомые мне виды. Здешний Кремль, всё-таки, сильно отличался от памятного мне по прошлому миру, а в этом… в этом я его изнутри практически и не видел. Не считать же за экскурсию тот краткий визит, когда я был больше заинтересован остаться незамеченным здешними системами наблюдения и контроля, нежели местной архитектурой и поиском десяти отличий? Так что нынешнее моё любопытство было вполне оправданно. А сопровождавший меня лейтенант это заметил и… разразился целой лекцией на тему Кремля, его истории и построек.

А посмотреть здесь было на что, как и послушать знатока. В этом мире правители не переносили столицу в иные города, и Кремль на протяжении всего своего существования служил им главной резиденцией. Может быть не всегда любимой, но постоянной, а потому частенько перестраивавшейся и менявшейся в угоду их вкусам и интересам.

Может ещё и поэтому здесь не было того засилья монастырей, которым мог похвастаться тот Кремль до революции, хотя Соборная площадь с её величественными храмами была точно такой же, какой я её помнил по прошлому миру. И Иван Великий сиял золотом купола, вознёсшегося высоко над старинной крепостью так же, как и там… Но не было Сенатского дворца и, уж конечно, не возвышалась здесь посреди Кремля громадная серая коробка Дворца Съездов.

Зато вместо этих двух символов своих эпох здесь царила эклектика других времён. Строгие Белые палаты Иоанна Четвёртого соседствовали с многоцветьем Ромейского или, как его называли позже, Византийского дворца, построенного дедом и тёзкой Иоанна Монаха [10] для своей жены Софьи Палеолог почти веком ранее. А за переплетением галерей и частоколом остроконечных крыш Приказного двора пряталось здание Красной Библиотеки, выстроенное деятельным Фёдором Воином во второй половине восемнадцатого века для своего единственного, а потому любимого сына и наследника, впоследствии метко прозванного в народе Котом Учёным. Ходок был царь Василий, и покровитель наук. При нём получила новое рождение Русская Академия, затеянная ещё Иваном Четвёртым, но изрядно захиревшая при его внуке, а количество открытых Василием высших учебных заведений лишь едва-едва не дотягивало до числа признанных им же бастардов, надо заметить, вливших изрядно крови Рюриковичей в некоторые боярские рода. Тогда как княжеские рода от такой чести открещивались, как могли. Своей хватало.

10

Монах — прозвище, в мире «Воздушного Стрелка» закрепившееся за государем и Великим князем Московским Иоанном Четвёртым, принявшим на исходе жизни постриг и Великую схиму, и отошедшего в мир иной под именем схимонаха Ионы.

А вот на так называемую «Девичью поляну», комплекс теремов и палат, где по традиции проживала женская незамужняя часть обитателей Кремля, Коту Учёному хода не было. Батюшка его, Фёдор Воин, не поленился и специальным указом этот запрет обставил. Мудрый человек был, но традиции — такая штука… как их со временем вывернет и во что они разовьются, ни один пророк не предскажет. Так и с Девичьей поляной вышло. Отец запретил, сын поддержал, но обиду затаил и свой указ-запрет добавил. И в результате уже два с половиной века минуло, как на её территорию не ступала мужская нога, за исключением тех случаев, когда в палатах

и теремах проводился плановый ремонт, на время которого обитательницы Девичьей поляны съезжали в кельи женского Моисеевского монастыря у Житной площади. Да что говорить, в рындовой службе до сих пор имеется отдельный женский батальон, созданный когда-то именно для охраны Девичьей поляны!

Ну да, Кот Учёный дураком не был. Запрет отцов не нарушил ни разу, а для девиц, как скучавших на своей «поляне», так и спрятанных московским боярством по теремам согласно старым традициям, создал собственное учебное заведение на территории Кремля, так называемый «Милосердный дом», где девушки обучались не только врачеванию и травознанию, как следовало из устава, но и ведению домашнего хозяйства, точнее, управлению таковым. И этот самый «Милосердный дом» очень быстро обзавёлся собственным общежитием, куда Фёдор Воин своему сыну захаживать запретить не успел. Помер.

Да уж, рассказчиком и экскурсоводом лейтенант Басманов оказался отменным. Я и не заметил, как за разговором с ним мы добрались до Михайлова двора, где ныне готовилось к отъезду в Ливадию государево семейство. Опомнился, только когда навстречу шагнул очередной рында в белоснежном кителе, которому мой сопровождающий вручил переданное мною приглашение. После чего откозырял коллеге и… свалил, отвесив мне на прощание короткий «шляхетский поклон», больше похожий на кивок с последующим вздёргиванием подбородка вверх. Надменный такой поклон, и точно в стиле гонористой шляхты, что тут скажешь…

До приёмной добрались в тишине. Второй мой сопровождающий, указывавший путь через анфиладу комнат и галерей, оказался молчуном. Ни об одной картине-статуе, сотни которых попадались нам по пути, ни словечком не обмолвился. Да и чёрт бы с ним, обойдусь.

В приёмной было людно… и многозвёздно. Но чаще офицерских знаков различия встречались золотые генеральские орлы на погонах и эполетах. Да-да, я тоже был удивлён, узнав, что флотские офицеры здесь до сих пор меряются с армейцами не только калибром пушек, но и франтоватостью мундиров. Туфли против сапог — ещё ладно, по палубам в кирзачах не набегаешься. Кортики против давно выведенных из употребления сабель и шашек — тоже туда-сюда. Колбаску там нашинковать в адмиралтейский час или накосячившего подчинённого зарезать, чтоб патрон не тратить… Но «мохнатые» эполеты и треуголки против погон и фуражек! Господи, в каком веке застряло здешнее Адмиралтейство?! Они бы ещё рапиры и дульнозарядные пистоли в форму ввели!

На фоне царившей в приёмной феерии наград и знаков отличия, мой скромный, абсолютно цивильный костюм с одиноким знаком ордена Святого Ильи на лацкане да нашейным знаком гранда смотрелся здесь совершенно чужеродно. И недоумевающие взгляды важных генералов-адмиралов нет-нет да фокусирующиеся на моей персоне тоже не добавляли хорошего настроения, как и исходивший от них поток эмоций. Да ещё этот звук… тонкий звон орденов и медалей, который издавало сие «высокое собрание», сливался в какой-то уж слишком противный гул, изрядно действовавший мне на нервы. Как комариный писк в ночи, над кроватью, в которой пытаешься заснуть. Нужно ли говорить, что, дождавшись приглашения, в кабинет государя я вошёл взвинченный и раздражённый? А тут ещё и это!

— А ведь я так надеялся! Почти поверил, можно сказать… — это было не восклицание, а крик души, вырвавшийся у меня при виде устроившейся в креслах у камина парочки вельмож, с удовольствием дегустирующих коньяк.

Глава 2

Звезду Суворову Александру Васильевичу!

Сейчас, сидящий в кресле у окна мужчина средних лет не был похож лицом ни на пресловутого конфидента цесаревича Михаила — господина Иванова, ни, уж тем более, на памятного мне по визитам в Аркажскую обитель настоятеля. Но эфирный след этого человека не оставлял никаких сомнений в том, что передо мной находится уже дважды похороненный ярый и гранд, бывший комнатный боярин Романа Третьего, Никита Силыч Скуратов-Бельский. Деда, чтоб его…