Опрокинутый мир
Шрифт:
— К сожалению, нельзя. Вам поручается определенное задание, и его надо выполнить. Вам уже известно, что время от времени Город вынужден пользоваться услугами женщин со стороны. Мы взяли за правило отпускать их как можно раньше, но и при этом условии они живут здесь не менее тридцати миль. Один из пунктов заключаемых нами сделок гласит, что мы обязуемся вернуть их в целости в родные поселения. Вошло в обычай поручать сопровождение этих женщин ученикам, тем более что такое поручение представляется важной частью их подготовки. Сегодня у нас есть три женщины, выразившие желание вернуться домой.
За месяцы практики Гельвард волей-неволей приобрел известную уверенность в себе.
— Сэр, моя жена ожидает своего первого ребенка.
— Об этом не может быть и речи.
— А что если я откажусь?
— Вам предъявят копию принесенной клятвы, и вы понесете предусмотренное ею наказание.
Гельвард открыл было рот, чтобы возразить, — и все же сдержался. Для споров о том, сохраняет ли клятва буквальную силу, минута выдалась явно неподходящая. Клаузевиц, по-видимому, с трудом сдерживал себя: едва Гельвард стал отказываться от слепого повиновения, лицо главного разведчика побагровело и он опустился в кресло, положив ладони на край стола. Гельвард проглотил почти сорвавшуюся с языка фразу и вместо нее задал вопрос:
— Сэр, могу ли я апеллировать к вашему сердцу?
— Апеллировать вы можете, только это ничего не изменит. Вы поклялись, что интересы безопасности Города будете ставить превыше личных забот. Неукоснительное выполнение программы вашей подготовки входит в интересы безопасности Города, вот и все.
— Но ведь отъезд наверняка можно и отсрочить! Как только родится ребенок, я выполню любой приказ.
— Нет. — Клаузевиц повернулся и вытащил большой лист бумаги, на нем были карта и какие-то столбцы цифр. — Женщин надо доставить в их родные поселения. Через девять миль, когда ваша жена разрешится от бремени, эти поселения отодвинутся от нас слишком далеко. Они и так уже находятся более чем в сорока милях к югу от Города. Факт остается фактом: настала ваша очередь, и выполнить поручение должны именно вы и никто другой.
— Это ваше последнее слово, сэр?
— Последнее.
Гельвард отставил нетронутый стакан вина и направился к двери.
— Подожди, Гельвард!..
Он задержался на пороге.
— Если я должен уехать, я хочу по крайней мере проститься с женой.
— У тебя еще будет время. Ты отправляешься через полмили.
Пять дней — это почти ничего.
— Ну?.. — буркнул Гельвард, не ощущая более потребности выказывать собеседнику освященное традициями почтение.
— Садись, сделай милость. — Гельвард неохотно подчинился. — Не обвиняй меня в бесчеловечности: по иронии судьбы предстоящее путешествие как раз и покажет тебе, отчего обычаи Города подчас кажутся бесчеловечными. Таков наш жребий, и мы его себе не выбирали. Понимаю, что ты тревожишься за… Викторию, и тем не менее ты отправишься в прошлое. Поверь, для тебя самого нет лучшего способа разобраться в тех обстоятельствах, в каких находится Город. Именно то, что ты увидишь на юге, раскроет тебе подоплеку клятвы, подоплеку нашей кажущейся жестокости. Ты же образованный человек, Гельвард… Было ли в истории хоть одно цивилизованное общество, на время выменивавшее себе женщин ради единственной незамысловатой цели — осчастливить его одним ребенком?
— Нет, сэр. — Гельвард замялся. — Кроме разве…
— Кроме примитивных кочевых племен, для которых разбой и насилие были средством существования? Ну что ж, мы, может, ненамного лучше их. Наши меновые сделки преследуют одностороннюю выгоду, пусть внешне это вроде бы и не так. Мы выдвигаем свои условия, платим установленную цену и продолжаем путь. Приказ должен быть выполнен. Ты покинешь свою жену в дни, когда она нуждается в тебе более всего, хоть это и бесчеловечно, но эта бесчеловечность — лишь следствие образа жизни, который бесчеловечен сам по себе.
— Нельзя оправдывать одну жестокость другой, — произнес Гельвард.
— Нельзя… тут я готов с тобой согласиться. Но ты связан клятвой. Клятва сама по себе вытекает из тех факторов, которые продиктовали нам нашу бесчеловечность, и, когда ты принесешь
— Сэр, Город должен изменить свои обычаи.
— Сам увидишь, что это невозможно.
— Совершив путешествие в прошлое?
— Я сказал, тебе многое станет яснее. Хотя и не все. — Клаузевиц поднялся. — Гельвард, до сих пор ты был хорошим учеником. Предвижу, что ты и впредь будешь трудиться на благо Города, не щадя своих сил. У тебя умная и красивая жена, тебе есть ради чего жить и бороться. Смерть тебе не угрожает, это я тебе гарантирую. Казнь, предусмотренная клятвой, насколько я знаю, никогда не приводилась в исполнение, но я прошу тебя выполнить миссию, возложенную на тебя Городом, и выполнить без проволочек. Я сам в свое время совершил такое путешествие, как и твой отец, как и каждый гильдиер. И сегодня там, в прошлом, находятся семь твоих собратьев-учеников. Им тоже пришлось столкнуться с подобными трудностями личного характера, и не каждый встречал их с большой охотой.
Гельвард пожал Клаузевицу руку и отправился искать жену.
3
Через пять дней он собрался в дорогу. В общем-то, он ни на минуту не сомневался, что придется смириться с судьбой, но объяснить это Виктории было нелегко. Сначала она, естественно, пришла в отчаяние, но потом неожиданно ее настроение изменилось.
— Разумеется, ты должен ехать. Не ищи во мне повода для отказа.
— Но что будет с ребенком?
— Все будет в порядке, — заверила она. — Да и чем ты, в самом деле, мог бы помочь, окажись ты здесь? Приставать ко всем и действовать им на нервы? Врачи позаботятся обо мне. Можно подумать, что мой ребенок — первый, которого им предстоит принять…
— Но разве тебе… не хотелось бы, чтобы я был рядом с тобой?
Она ласково тронула его за руку.
— Конечно, хотелось бы. Но не забывай, что ты сам мне сказал. Клятва вовсе не так жестока, как тебе представлялось. Я знаю, ты обязан уехать, зато, когда ты вернешься, для нас с тобой не останется тайн. Особенно скучать в твое отсутствие мне будет некогда, а потом, по совету Коллингса, мы обсудим с тобой подробно все, что ты увидел.
Гельварду, правда, осталось не вполне ясно, какой смысл она вкладывает в это «обсудим». Делиться с ней тем, что он видел и делал за пределами Города, уже вошло у него в привычку, и Виктория слушала его рассказы с неослабным вниманием. Он перестал бояться этого — и все же интерес жены к запретной теме продолжал беспокоить его, в особенности потому, что раз от раза приходилось вдаваться во все более мелкие технические подробности.
Но главное — в итоге этих пяти дней у него не осталось личных мотивов увиливать от путешествия в прошлое, больше того, перспектива этого путешествия даже увлекала его. Гильдиеры слишком часто ссылались на почерпнутый в прошлом опыт, по большей части туманно, полунамеками, и вот, наконец, пришла пора пуститься в рискованное предприятие самому. Где-то там, в прошлом, был Джейз — а вдруг они встретятся? Было бы здорово увидеться с давним приятелем. Сколько воды утекло с того дня, когда они попрощались в яслях! Может, они и не узнают друг друга?
Виктория решила не провожать его. Она осталась у себя в комнате, в постели. Он приласкал ее, осторожно и нежно; полушутя, полусерьезно они отметили вслух, что это «в последний раз». Она приникла к нему, когда он поцеловал ее на прощание, и, закрывая за собой дверь, он расслышал сдавленный плач. Он замер в нерешительности, раздумывая, не вернуться ли на минутку, и все же двинулся дальше. Растягивать горестные мгновения не имело смысла.
Клаузевиц поджидал его в штаб-квартире разведчиков. В углу лежала груда снаряжения, а на столе была расстелена крупномасштабная карта. Держался глава гильдии иначе, чем при прошлой встрече. Едва Гельвард вошел в комнату, Клаузевиц пригласил его к столу и без предисловий приступил к делу.