Опрокинутый мир
Шрифт:
Они были все еще в виду Города, солнце только подходило к зениту, а малыш орал не переставая. Единственной отрадной минутой была короткая встреча с Мальчускиным. Путеец искренне обрадовался Гельварду, тут же стал, как водится, поносить наемных рабочих, а потом пожелал счастливого пути. Поговорить бы с бывшим наставником подольше, да женщины, разумеется, и не подумали дожидаться его, и пришлось нагонять их.
Наконец он решил объявить привал.
— Ты не могла бы унять своего ребенка? — обратился Гельвард к Росарио.
Она смерила провожатого недобрым взглядом и села на землю.
— Ладно, я его покормлю…
Она продолжала
Потом он открыл одну из фляг с водой и пустил ее по кругу. Солнце пекло немилосердно, и настроение падало по мере того, как нарастала жара. Стащив с себя куртку, он пристроил ее поверх тюков; правда, лямки теперь впивались в плечи еще глубже, зато телу стало чуть прохладнее.
Гельварду не терпелось тронуться дальше. Малыш заснул, его уложили на спальный мешок, и две женщины подхватили этот мешок за углы наподобие гамака. Пришлось взять еще и их сумки; Гельвард был теперь перегружен сверх всякой меры, но в тот момент с радостью принял это в обмен на желанную тишину.
Однако уже через полчаса пришлось сделать новую остановку. Он вспотел, как мышь, и оттого, что женщинам тоже не сладко, ему было не легче.
Гельвард поднял глаза на солнце. Оно стояло точно над головой. Неподалеку из земли торчала небольшая скала, и он, сделав несколько шагов в сторону, сел на землю, силясь вжаться в узкую полоску тени. Женщины не замедлили присоединиться к нему, не прекращая, впрочем, роптать на родном языке. Гельвард пожалел, что в свое время не приложил стараний, чтобы выучиться испанскому: уловив смысл одной-двух фраз, он понял лишь, что служит основной мишенью их острот и жалоб.
Он раскрыл пакет с синтетической пищей и развел ее водой из фляги. Получился суп, цветом и вкусом напоминающий прокисшую овсянку. Ропот возобновился с еще большей силой, но, как ни странно, даже доставил ему известное удовольствие; жалобы на пищу, безусловно, были не лишены оснований, однако он не собирался потакать женщинам, соглашаясь с ними.
Малыш все еще спал, хотя и беспокойно, — вероятно, из-за жары. Гельвард испугался, что он проснется, едва они снимутся с места, и когда женщины растянулись на земле, намереваясь вздремнуть, не стал им мешать.
Пока они отдыхали, Гельвард смотрел на Город, по-прежнему ясно видимый милях в двух на севере, и пенял на себя, что не обращал внимания на отметины, оставшиеся от канатных опор. Впрочем, за две мили они могли миновать лишь одну такую отметину, и достаточно было подумать об этом, как Гельвард окончательно поверил Клаузевицу, утверждавшему, что шрамы нельзя не заметить. Он тут же без труда припомнил, что они встретили такой шрам буквально за десять минут до остановки. Основания шпал оставляли неглубокие вмятины — пять футов в длину на двенадцать дюймов в ширину, — а там, где воздвигались канатные опоры, зияли настоящие ямы, обрамленные кучами вывернутого грунта.
Итак, позади осталось первое гнездо опор. Тридцать семь впереди.
Но как бы медленно они ни двигались, Гельвард по-прежнему не видел причин, которые могли бы помешать ему вернуться в Город к рождению собственного ребенка. Только довести бы женщин до их селения — а там, сам себе хозяин, он наверстает любую задержку, невзирая ни на какую погоду.
Он решил дать им отдохнуть еще часок, но как только
Катерина открыла глаза.
— Поднимайтесь, — сказал он. — Пора в путь.
— Слишком жарко.
— Ничего не попишешь. Пора идти.
Она поднялась, вызывающе потянулась всем телом и бросила подругам какую-то короткую фразу. Они подчинились с такой же неохотой, и Росарио подошла к малышу. К ужасу Гельварда, она разбудила его и взяла на руки… но, по счастью, он не заплакал. Не теряя ни секунды, Гельвард сунул Катерине и Люсии их сумки, а сам взвалил на плечи свои тюки.
Едва они вышли из тени, солнце обрушилось на них с беспощадной яростью, и за считанные мгновения силы, казалось, накопленные на привале, улетучились бесследно. Они отошли всего на несколько ярдов, как Росарио вдруг передала малыша Люсии, вернулась к скале и скрылась за нею. Гельвард чуть было не крикнул: «Куда?..» — но тут же понял. Вслед за Росарио удалилась Люсия, а потом и Катерина. Гельвард почувствовал, как в нем опять вскипает гнев: они намеренно тянули время. Признаться, он и сам был бы не прочь последовать их примеру, но гнев и гордость не позволили ему подчиниться зову природы. Он решил потерпеть.
Наконец, они пошли дальше. Женщины сняли куртки — общеупотребительное в Городе независимо от пола верхнее платье — и остались в рубашках, заправленных в брюки. Тонкая, да к тому же взмокшая ткань липла к телам, и Гельвард с унылым удивлением отметил, что при других обстоятельствах это могло бы, пожалуй, его заинтересовать. В данный момент он не позволил себе никаких сравнений, ограничившись наблюдением, что фигуры у его подопечных полнее, чем у Виктории. У Росарио были в особенности большие покачивающиеся груди. Но тут одна из женщин, видно, перехватила его мимолетный взгляд, и вскоре все три, как по команде, вновь натянули куртки. Положим, Гельварду это было все равно… лишь бы избавиться от них поскорее.
— Дашь нам воды? — обратилась к нему Люсия.
Порывшись в тюке, он протянул ей флягу. Она отпила немного, затем, смочив ладони, плеснула себе на лицо и шею. Росарио и Катерина в свой черед поступили точно так же. Вида и плеска воды Гельвард перенести уже не мог. Он судорожно огляделся. Нигде никакого укрытия. Пришлось просто отбежать на десяток ярдов в сторону и облегчиться прямо на землю. Сзади послышались смешки.
Когда он вернулся, Катерина протянула ему флягу. Не подозревая подвоха, он принял флягу и поднес ее к губам. Но тут Катерина резко ударила по донышку, и вода плеснула ему в нос и глаза. Он поперхнулся, давясь водой и слезами, а женщины так и покатились от хохота. Малыш заплакал опять.
5
До вечера они миновали еще два гнезда опор, и тогда Гельвард распорядился разбить лагерь на ночь. Площадку для лагеря он выбрал близ рощицы, в двухстах-трехстах ярдах в сторону от шрамов, оставленных железнодорожной колеей. Рядом журчал ручеек, и, проверив воду на вкус — других приборов для определения ее качества у него не было, — Гельвард объявил ее пригодной для питья. Воды во флягах оставалось не так много, ее следовало поберечь.
Поставить палатку было делом относительно несложным, и он начал возиться с нею в одиночку, а под конец женщины сменили гнев на милость и пришли на помощь. Закрепив палатку, как полагается, он забросил туда спальные мешки, и Росарио забралась внутрь первой — покормить ребенка.