Опрокинутый рейд
Шрифт:
Он обернулся в сторону удаляющегося воза и продолжал:
— Вот вам пример безошибочного подхода. Строжайшее социальное сито! Коли есть сейчас у тебя, хозяин, телега и лошадь — значит, на сегодняшний день мужик ты зажиточный. Вот и вся твоя визитная карточка. Предъявил — грузи и вези. Имущество попадет именно тому, кому нужно. Не нищим, классово сознательным пролетариям и не бунтующей голи, которая побежит с этим добром в кабак, а тем, кого и надо в первую очередь поддерживать, на кого потом можно будет опереться, как
Шорохов прервал его:
— Лавочник? Николай Николаевич! Но вы-то сами? Прищурясь, Мануков взглянул на него:
— А что вам, Леонтий Артамонович, обо мне известно?
— Пока ничего. Да мне и зачем?
— Почему же?
Мануков простодушнейше улыбался. Но Шорохова такое выражение его лица уже не обманывало. Вопрос им задавался всерьез.
— Очень просто. Как бы яснее сказать… Если коротко и без шуток: мы с вами в разных куриях.
— Это что же? Вы говорите про выборы в Государственную думу? Когда вы еще были… э-э… Кем вы тогда были? Пекарем? Слесарем?
— Токарем по металлу. И, скажу вам, на выгоднейшей работе: нарезал соединительные муфты для бурильных труб. Зарабатывал по семь, по восемь рублей в день. Смеетесь? Для рабочего человека это были огромные деньги. Хозяйке за угол и стол я платил всего двадцать рублей в месяц. Посылал отцу, кое-что откладывал. К началу германской войны у меня на сберегательной книжке лежало шестьсот рублей. В тех-то деньгах!.. Потом, правда, перешел в снарядный цех на другом заводе. Заработки стали поменьше.
— Понятно. В снарядный — чтобы не попасть в солдаты?
— Так сложилось.
Сложилось из-за неудачной забастовки, одним из организаторов которой Шорохов был. Это сейчас ему вспомнилось. Он повторил: — Так сложилось. Да…
— Не надо, не оправдывайтесь, — удовлетворенно сказал Мануков. — Но теперь ясно, что, конечно, все российские революции не могли прийтись вам по вкусу. Однако о каких куриях вы говорите?
— Вы — житель Ростова.
— Положим. Что из этого следует?
— По сравнению с Ростовом городишко мой — закуток.
— Тут вы не ошибаетесь.
— Размах вашей торговли — мне такой и не снился.
— И не приснится. Но какая связь?
— Простая. Потому-то и вышло, что прежде вы не вступали со мной в какие-либо дела. С моим компаньоном тоже. Я для вас как бы вовсе не существовал. Но — так и вы для меня.
— Не спорю. Однако все это в прошлом.
— Но что изменилось? Недели через две поездка закончится, разбредемся по своим углам.
Мануков рассмеялся:
— Понимаю. Вы на меня еще сердитесь.
— За что?
— За вчерашнее утро.
— Ах, это! — воскликнул Шорохов. — Было — прошло.
На
— Зря, — мануковская ладонь легла ему на колено. — Своим надо прощать. Тем более что поводов для волнения у меня предостаточно. Было и есть. Слишком большая игра. Жаль, если вы этого не понимаете.
Шорохов вопросительно смотрел на него.
— Слишком большая… Вы бывали в Козлове.
Мануков не спрашивал. Утверждал, как нечто бесспорное. Но тут-то Шорохову скрывать было нечего!
— Когда же? В мирное время я что ни день торчал у станка. Вышел в купцы? Центральная Россия была уже отрезана фронтом.
— Да-да, — согласился Мануков. — Я забыл. Взамен могу просветить: важный узел железных дорог, холодильники, скотобойни. Домишки, правда, невзрачные, но купечество в них проживает богатое.
Шорохов вздохнул:
— Где там теперь оно! Большевики-то из Козлова ни разу не уходили.
— И почему, как по-вашему? Ведь с Юга России они ушли.
В этот момент передние колеса экипажа влетели в выбоину. Их обоих подбросило.
— О, ч-черт! — выругался Мануков. — В Козлове сейчас штаб Южного фронта красных. Представляете себе, если корпус Мамонтова его захватил? А что? Чего еще тогда и желать?
«Не может быть!» — едва не вырвалось у Шорохова.
— Крепко же, — Мануков потирал подбородок. — И будь проклято, тяпнул сам себя за язык, дьявол его побери!
«Но почему для твоих торговых дел так это важно, — думал, глядя перед собой, Шорохов, — захватили мамонтовцы или не захватили штаб?»
В Козлов они въехали в четвертом часу дня.
Колеса экипажа прогремели по настилу моста через реку Лесной Воронеж. Слева и справа потянулись деревянные и кирпичные домишки. Из дворов через тесовые заборы переваливали на улицу свою красно-зеленую кипень кусты бузины. Нигде не было ни души. Шорохов успел подумать: «Да не вранье ли, что в Козлове казаки?»
— Чувствуете? — спросил Мануков. — Горелая крупа.
Воздух был дымным, Шорохов это уже заметил, как и то, что в окошках домов, мимо которых проезжал экипаж, были выставлены иконы.
— Гони! — Мануков кулаком толкнул кучера в спину и обернулся к Шорохову:- Слышите благовест?
Еще бы! Сквозь стук копыт и колесный грохот прорывалось гудение колоколов. Мануков протянул руку вперед:
— К соборам!
Но экипаж Варенцова и Нечипоренко обогнал их и свернул в размытый дождями узкий проулок.
— Назад! — Мануков грозил кулаком. — Что там делать? Однако и кучер их экипажа правил туда же.
В проулке Шорохов увидел толпу. Это были первые люди, которые ему встретились в городе. Они обступали один из домишек с выбитыми стеклами и сорванной с петель входной дверью. Какое-то тряпье летело из окон. Погром!