Опрокинутый рейд
Шрифт:
Из дома с балконом вышел казачий офицер, судя по погонам — полковник, проследовал вдоль шеренги, через каждый шаг останавливаясь и что-то спрашивая. Шорохов не слышал ни его вопросов, ни ответов на них. Зато родственники бывших господ офицеров стояли с ним совсем рядом. Их лица, слова, которыми они обменивались, жесты выражали, в общем, одно и то же: обиду из-за того, насколько непразднично все происходящее сейчас на площади. Больше всего были они обескуражены тем, что нет здесь Мамонтова. Мог бы лично приветствовать этих героев!
Их переживания не трогали
Тут он увидел Манукова. В компании двух рослых военных в мундирах кофейного цвета он стоял у входа в дом с балконом. Один из незнакомцев поигрывал короткой тросточкой. Мануков что-то ему говорил.
Какое-то время Шорохов колебался. Подойти? Но в таком состоянии? С разукрашенной физиономией! Не подойти? Но если Мануков тоже уже заметил его, не решит ли он, что Шорохов следит за ним? Подозрительности в ростовском компаньоне хоть отбавляй. Да и не без пользы для разведывательного дела может быть эта их встреча.
Он пошел напрямик через площадь. Дамы и господа за его спиной заволновались:
— Есть! Есть еще благородные люди!..
«Да, конечно, — думал Шорохов от боли, которой сопровождался каждый шаг, все крепче сжимая зубы. — Есть. И сильные, и благородные».
Он прошел вплотную вдоль строя бывших офицеров, чтобы лучше вглядеться в каждого из них, хотя понимал, что в разведывательную сводку все увиденное никак не включить. Ему не запомнить сразу такое большое количество лиц.
— А-а, вот и мы, — нисколько не удивившись, приветствовал его Мануков и указал на своих спутников: — Знакомьтесь.
Он что-то прибавил на незнакомом Шорохову языке. Боль в боку и плече была настолько острой, что ему не удалось в ответ сделать даже легкого кивка.
— Иностранные офицеры, — пояснил Мануков. — Мои друзья. Я сказал, что вы преуспевающий русский купец из новых, возросших на дрожжах всей этой смуты. Они рады познакомиться с вами.
Шорохов сумел, наконец, отозваться:
— Особенно сейчас… Споткнулся.
— Споткнулись? — Мануков подмигнул. — Ничего. Мужчину синяк под глазом лишь украшает.
«Смейся, — подумал Шорохов. — Я-то выскочил, а вот ты бы?..» С трудом он пожал протянутые руки — боль резко отдавалась около сердца. Один из незнакомцев дружески похлопал его по спине. Он вынес и это.
— Вы нравитесь моим друзьям, — продолжал Мануков. — Они говорят, что мир принадлежит предприимчивым людям. Считают, что у вас хорошая выправка. По их мнению, вы прирожденный кавалерист.
Он даже не мог рассмеяться в ответ! Но сказал:
— Выправка теперь куда больше нужна в кабинетах. Чтобы любило начальство.
Незнакомцы заулыбались, выслушав перевод этих слов.
— Они говорят, — пояснил Мануков, — что русские шутят даже в самых удивительных случаях.
— Да-да, — Шорохов слегка наклонил
Кто эти двое? Служат в корпусе Мамонтова? Любопытно. А если нет, то как они появились в Козлове?
Незнакомец с тросточкой что-то проговорил. Мануков обратился к Шорохову:
— Хотите с нами? Господа желают взглянуть на здание, где размещался штаб фронта красных. Интересно, не правда ли?
Они возвратились на Московскую.
Здесь все еще было много народа, занятого торопливой куплей-продажей.
По булыжнику зацокали копыта. В сопровождении шестерки верховых казаков катил экипаж. Обогнав их компанию, он остановился. Верховые спешились, выстроились поперек тротуара. Опираясь на палку, из экипажа вышел широкоплечий военный в синей шинели, прихрамывая, побрел к подъезду.
Мануков глазами указал на него:
— Мамонтов. А это «Гранд-отель», куда было я разогнался. Как чувствовал, что там остановится генерал. Ну а напротив — здание, которое нас интересует.
Чтобы не вызывать боль в груди, Шорохов осторожно, всем корпусом, повернулся к противоположной стороне улицы. Дом был кирпичный, а три этажа. У входа стоял часовой. Черными провалами глядели узкие окна.
— Выехали буквально за несколько дней. Рассказывают, вывезли даже ломаные столы.
Мануков затем снова заговорил на языке, незнакомом Шорохову, и тот, делая вид, что с интересом смотрит на часового у входа в бывший штаб, вслушивался в эту речь. В детстве ему несколько лет довелось быть певчим. Чтобы участвовать в богослужениях среди итальянских и греческих колонистов, он научился тогда на слух, нисколько не понимая смысла, будто мотив песни, быстро затверживать молитвы и канты на чужом языке.
Но какие же были трудные звуки! Лишь одну фразу он смог уловить. И то потому только, что она повторилась трижды.
Начал Мануков.
— Эйпл-сейк, итс со свиит ин чилдхууд, — нараспев произнес он. И его собеседники, улыбаясь, утвердительно и как-то умиротворенно друг за другом повторили эти слова.
Он потому еще запомнил их, что разговор тут же завершился. Один из незнакомцев посмотрел на часы. Все трое они кивками простились с Шороховым и направились ко входу в гостиницу.
«Мне тоже можно войти, — подумал Шорохов. — Не пропустят, изображу из себя дурачка: мол, сунулся вместе с приятелями. Хотел пройти в ресторан. Нельзя? Ну простите. К тому же Мануков, может, замолвит слово».
Но в те первые мгновения, когда это еще могло выглядеть натуральным, его внимание отвлек тощий парень в шинели, на костылях, наголо стриженный. Он оказался рядом с ним и протянул ладонь. На ней лежал серебряный образок на цепочке.
— Не купит ли ваше степенство? — парень скользнул взглядом по его лицу, по груди. — Рязанский я, недород там у нас.
Во взоре его была пристальность, с которой смотрел на Шорохова в первую минуту встречи там, у базара, тот, чернявый. Он отшатнулся: