Опрокинутый рейд
Шрифт:
Это была прекрасная новость. Значит, красные скоро вернутся в Козлов. Не Калмыков же и Митрофан Степанович возьмут в руки винтовки! И какое письмо в газету, теперь уж в советскую, будет писать гражданин Скоромников?
— И Тамбов наша дивизия занимала, — продолжал Павлуша. — Три дня простояли. Вот уж где было! На станции Пушкари сто тысяч снарядов взорвали. Во всем Тамбове стекла повыбило. Вокзал искорежило — не передать. Но скверный город. За командира корпуса обидно. Так он ждал, что власть образуется. Из самих же тамбовских… Зато в Козлове он сразу приказал, чтобы управа была. Сколько можно на казаках ехать?
Какие все это были восхитительные известия!
— Но, Павлуша! Вы могли из Тамбова уйти, а учреждения,
— Не-ет. Большевики его тут же заняли. Знаю. Мы самыми последними уходили.
«Мы тогда, в усадьбе, не могли понять, почему нас не везут дальше. А куда было везти? Из Тамбова мамонтовцы уже ушли, Козлов еще не захватили», — какое-то время Шорохов совершенно не слушал Павлушу, думал: «Так и есть. Про то, что казаков в Тамбове больше нет, от нас скрывают, в Козлов впустили лишь после того, как навели там белогвардейский глянец. Теперь держат в лесу, чтобы мы, не дай бог, тоже чего-то не подглядели. Почему? Что за всем этим?» Его размышления прервали слова Павлуши:
— Вы поверите? Очень я вашу страну люблю. Другой такой вообще нет. Старинные города, замки.
— О чем вы, Павлуша? Какую страну?
— Которую вы здесь собой представляете.
— Какую, Павлуша?
— Англию. Я о ней много читал, и все мне необыкновенно нравится… Вы прямо из Лондона приехали? Что я сказал! Из Англии можно только приплыть. Или как правильней? Великобритания?.. Знаете, чему я особенно рад?
— Чему, Павлуша?
Шорохов с опаской смотрел на своего собеседника, еще совершенно не в состоянии верить его словам.
— Что на наш фронт ожидается английская кавалерия. Среди офицеров это все говорят. Я, знаете, даже прямо сейчас хочу проситься в батарею, где британские орудия. Не потому лишь, что по всей Донской армии в таких батареях снарядов полно: их постоянно подвозят по морю, — служба там мне вообще будет приятна. Вы понимаете? Не знаю, возьмут ли? В этих батареях офицеры и унтер-офицеры-британцы. Казаки только при лошадях. Но я вот что думаю. А если к войсковому атаману обратиться? Как вы считаете? Он маменьку мою хорошо знает. И меня тоже. Я совсем еще маленьким сколько раз у них в гостях в доме был.
«Из нашей четверки только Мануков может быть из Англии, — уже с лихорадочной поспешностью думал Шорохов. — И тогда все в его поведении объясняется. Вплоть до этой утренней ссоры. Не так выходит она и никчемна».
— Павлуша, но откуда вам известно, что мы… — у Шорохова не хватило решимости продолжать.
— Есаул Корниенко и командир полка между собой говорили, когда команду для вас выделяли, — ответил Павлуша и, вновь закрасневшись, добавил:- Вы, господа, скоро назад собираетесь? Возьмите меня с собой. Я по-английски не знаю, только по-французски. Но я научусь, уверяю вас!
Что-то надо было ответить ему. И срочно. Очень впопад. Подумаешь — судьба Козлова и Тамбова! Рано ли, поздно ли, она бы стала известна. Но если Мануков, или, вернее, тот, кто себя так называет, агент, прибывший из Англии и, как уже не раз было замечено, засекреченный и от белоказаков, — значит, он эмиссар этого государства, засланный в мамонтовский тыл, чтобы все увидеть своими глазами и доложить тем, от имени кого он столь уверенно спрашивал тогда в усадьбе: «И что же, как полагаете, нужно, чтобы ваши успехи и дальше множились?.. Цифры! Сроки! И наконец, строгие взаимные обязательства». Вот с кем, оказывается, Шорохов трясся в одном экипаже, валялся на перинах поповского дома и кто сейчас там, в избе, ожидал обещанного наступления, во время которого казачье войско «пронижет лучшие части Красной Армии с той же легкостью, с какой раскаленный нож пронзает ком сливочного масла». Потому-то он и ехал в компании донских купцов и тоже под личиной купца. На Западе больше не верят генеральским реляциям. Сколько раз уже в них объявлялось: Советская республика вот-вот будет сокрушена,
Был нужен совет. Всего лучше, чтобы снова пришел тот, последний, связной. Сводки по необходимости кратки. Связному же он смог бы пересказать чуть не каждое мануковское слово.
Он взглянул на Павлушу. Ждет. Ах да! Просится в Англию. Глуп настолько, что его, российского заводского пролетария, принял за иностранца.
— Я, Павлуша, ваши чувства вполне разделяю. Они вам делают честь. Вы… Как бы это сказать, — Шорохов говорил медленно, с осторожностью подбирая слова. — Вы человек благородный. Устремления ваши прекрасны. Но… Но поездка наша в самом начале.
— Хорошо, — еле слышно отозвался Павлуша. — Буду ждать. Хоть целый год. Я готов. Только, пожалуйста, не забудьте.
— Что вы, — воскликнул Шорохов. — Какой же год! Недели три, ну, может, четыре.
— Так быстро?
— Вы правы, — согласился Шорохов. — Время проходит быстро. Но уже в ближайшие дни нам, возможно, потребуется офицер для связи. Тогда я предложу откомандировать вас в наше распоряжение. Однако и у меня к вам просьба. Ваш есаул допустил большую ошибку. Вы понимаете, о чем идет речь?
— Сам он мне ничего не говорил, — побелевшими губами прошептал Павлуша. — Они между собой. С командиром полка. Как самый большой секрет… Только, бога ради, не подумайте, что я подслушивал! Такую низость я никогда себе не позволю. Они не знали, что меня учили французскому языку. Думали, будто я такой же, как и всякий простой казак.
— Дело однако идет о серьезном проступке. Если вы еще хотя бы с кем-то об этом заговорите и мне о таком разговоре станет известно…
— Что вы, — Павлуша прижал руки к груди и сплел пальцы. — Скорее умру. Я только вам. И только потому, что вы тут самый порядочный человек. Честное слово… Здесь такие грубые люди. А ведь я почти закончил гимназический курс… Сначала я хотел обратиться к господину Манукову, он просто отказался со мной говорить. И сейчас я не понимаю того, что происходит. Господин Варенцов не желает сидеть с господином Мануковым за одним столом. Это так странно…
Шорохову надо было как можно скорее остаться в одиночестве и все хорошенько обдумать.
— Мы, Павлуша, — сказал он, — обо всем с вами договорились. Единственное, что теперь надо: взаимно не терять друг друга из виду. Ну и ждать.
— Я понимаю, — почти беззвучно ответил Павлуша и отошел.
Шорохов поскорее завернул за угол дома, опустился на знакомую завалинку. Меньше всего сейчас хотелось встречи с кем-нибудь из компаньонов. Прежде надо было освоиться с мыслью о новом качестве Манукова. Теперь становилась понятна осторожность, с которой тот приглядывался к нему до отъезда. К Варенцову и Нечипаренко тоже, наверно, подходил с недоверием, как бы случайно, оставляя за собой право выбора. Вроде бы только через знакомство с варенцовскои дочкой. И если вправду его фамилия Мануков, то с Николенькой Мануковым они его просто спутали. И винить тут следовало самого Варенцова: уж очень хотелось ему, чтобы спасителем дочери оказался наследник всего мануковского дела Впрочем, и этот-то Мануков был не беден. Куда там!