Опрометчивость королевы
Шрифт:
От лорда Ливерпульского она ответа так и не получила, не выделили для нее и резиденции. Сэр Мэтью предложил ей воспользоваться его домом, на Южной Одли-стрит, пока ей не предложат достойных апартаментов.
В Лондон она въехала с триумфом, под шумные возгласы и приветствия. В открытой карете рядом с ней сидел сэр Мэтью Вуд, а напротив – леди Анна Гамильтон. В одной из карет за ней следовали Уилликин и другие члены ее свиты, некоторые из них были итальянцами, и они наблюдали за происходящим с удивлением.
Люди махали флагами, желали
Лишь один из зрителей наблюдал за происходящим с ужасом. Король подошел к окошку на верхнем этаже Карлтон-хауза, откуда он все мог видеть, оставаясь незамеченным. Рядом с ним была его сестра Мэри, он попросил ее остаться с ним.
– О Боже, – шептал он, – как она вульгарна… еще более, чем раньше! Я не могу принять ее как свою королеву. От одной мысли, что она считается моей женой, меня тошнит.
Мэри прошептала утешительное и волшебное слово:
– Развод.
– Мы получим доказательства, – сказал он. – Нет сомнения. Скоро я буду свободен.
Судебное разбирательство
Король был полон решимости не терять времени. В тот день, когда Каролина ступила ногой на английскую землю, Ливерпульский в Палате Лордов, а Кэслерей в Палате Общин зачитали послание короля.
В нем объявлялось, что Его Величество полагает необходимым представить Палате Лордов некоторые документы относительно поведения королевы. Это причиняет ему боль, но поведение королевы не оставляет выбора.
Брогэм, присутствовавший в Палате Общин, пока зачитывали послание, не теряя времени, увиделся с королевой и составил ответ. В нем утверждалось, что королева была вынуждена вернуться в Англию, чтобы защитить свое честное имя от клеветы и напрасных обвинений, предъявляемых ей. Ее имя было опущено в литургии, ей не предоставили королевской резиденции, ее оскорбляли дома и на континенте. Делались попытки восстановить против нее весь мир, признав ее виновной без суда. Только судебное разбирательство и приговор могли быть оправданием того, что уже сделали с ней.
Ливерпульский и члены его правительства были встревожены отношением королевы к делу. Они представляли, что суд может ввергнуть монархию в бесчестье. Королевская жизнь была далека от того, чтобы считаться моральной, а ведь не так давно на другой стороне Ла-Манша народ восстал в гневе и уничтожил монархию.
Ливерпульский предложил компромисс. Пятьдесят тысяч фунтов в год, королевский парусник для путешествия за границу, все почести, полагающиеся английской королеве.
Эти условия Каролина с негодованием отвергла. Делать было нечего, и пятого июля, через несколько недель после возвращения Каролины, лорд Ливерпульский внес в парламент билль, позднее он стал известен, как Билль о боли и наказании. Вот что в нем было:
«Лишить Ее Величество Каролину Амелию Елизавету Титула, Прерогатив, Прав, Привилегий и Льгот
В Билле утверждалось, что Каролина наняла себе на службу Бартоломео Пергами, и постыдная интимная связь установилась между королевой и Пергами. Эта распутная связь навлекла позор на короля и всю королевскую семью. Поэтому кажется правильным и необходимым лишение королевы всех ее прав и привилегий и прекращение брака короля.
По совету Брогэма Каролина уподобляла себя Катарине Арагонской и требовала справедливого суда.
Народ в Лондоне был заинтригован. Ни о чем больше другом на улицах и не говорили. Громадная непопулярность короля значила, что все на стороне королевы. Стоило появиться Каролине, как толпа начинала приветствовать и ободрять ее.
Карету короля закидывали грязью. Все считали его злобным старым распутником. Он мог путаться с кем угодно, но они не допустят жестокого обращения с женой.
Все были возбуждены. Давно уже ничего подобного не случалось. Похороны – совсем не то. А это было восхитительно. Они могли стоять за кого-то горой, кого-то ненавидеть, и люди делали это с большим чувством.
Толпы кричали: «Да здравствует Каролина!» Они останавливали кареты и вопрошали:
– Вы за королеву?
Они даже остановили карету великого герцога Веллингтонского, героя Ватерлоо, не так давно возносимого толпой.
– Поддержи королеву! – кричали они. – Поддержи королеву!
Герцог был в ярости, что он, великий Веллингтон, вовлечен в недостойную склоку. Герой Ватерлоо был вынужден объявить о поддержке королевы. Но толпа была недоброй. У людей были припасены дубинки и топоры, кто знает, может, нашлись бы и один-два пистолета?
– Хорошо, – кричал старый солдат. – За королеву! За королеву – черт вас всех подери! И пусть у вас у всех будут такие жены, как она.
По толпе прокатился хохот. Будьте уверены, Веллингтон не подведет. Смех продолжался. Его стали приветствовать. В конце концов, ведь это он спас их от старины Бони.
Но приближался день суда, и напряжение нарастало.
Все спрашивали друг друга, каков же будет исход.
Каролина выехала из Бранденбург-хауза, где была ее резиденция, и направилась в суд. Она была одета соответственно моменту, в платье из черного тисненого газа, с белыми рукавами, напоминавшими епископские, украшенными кружевами. Лицо ее было прикрыто плотной вуалью, под которой с трудом удавалось разглядеть завитки парика. Она была сильно набелена и накрашена и выглядела, как заметил один очевидец, наподобие игрушки Фанни Ройд, неваляшки из Голландии, которую как ни брось, все равно встанет. Она вбежала в парламент безо всякой грации, споткнулась о трон, прежде чем села, раздвинув короткие ноги, а ее платье было задрано непотребным образом.