Опрометчивые желания
Шрифт:
— Думаю, мы достаточно узнали друг о друге, чтобы понять важное, но не стоит затягивать беседу, ибо мы рискуем поссориться. Джозеф проводит вас до дверей.
Сэр Лори подошел к стене и несколько раз потянул за шнурок, торчавший из стены. Долго ждать не пришлось. Дворецкий, провожавший Алроя в эту комнату, вновь показался на пороге минут через пять.
— Сэр Алрой уже покидает нас? — деловито уточнил он у хозяина, и, получив утвердительный ответ, обратился к Алрою, — следуйте за мной.
Но едва он развернулся, чтобы проводить гостя, как из темного коридора донесся
— Опять? — сдавленным шепотом, похожим на шипение, проговорил сэр Лори.
— Она ничего не хочет слушать, — так же тихо ответил Джозеф.
Возможно, разговор продолжился бы, но Алрой напомнил о себе кашлем. Старик и его слуга красноречиво переглянулись, после чего первый одними губами произнес: «После поговорим, проводи гостя».
Не дожидаясь, когда о нем снова вспомнят, Алрой не спеша встал с дивана, слегка склонил голову, прощаясь с Пинчером, и побрел за Джозефом по мрачным коридорам. Слова сэра Лори еще крутились в голове, но сердце уже чувствовало — из этого источника не выйдет доброй воды. Более того, как бы ни отравиться одним только ее запахом. Только спускаясь по многочисленным ступеням крыльца, Алрой понял, что его смутило и испугало — он встретил более опытного и наглого игрока с жизнью. Слишком опытного, чтобы с ним тягаться. И вместе с тем, слишком наглого, чтобы без борьбы всё спустить ему с рук.
Глава 20
Отец опаздывал. Эндрю постукивал пальцами по столу, разглядывая склянки с заспиртованными уродцами, соседствовавшими на полках с толстыми книгами. Затертые переплеты, закладки, торчащие из переводов трудов Галена, Леонардо да Винчи, Андреаса Везалия — раньше казалось, что их отец любит сильнее, чем единственного сына. Теперь он знал это наверняка, вот только не вспыхивала прежняя ревность. Более того — Эндрю ловил себя на бесстрастности. Ничто не трогало сердце, не заставляло скрежетать зубами от злости или томиться от страсти. Остался только страх — липкий, тягучий, доводящий до сумасшествия. Эндрю боялся, что однажды он не ощутит ничего вообще, превратившись в такого же чурбана из плоти и металла, которых отец собирал для господина Норварда.
Как ни странно звучит, но жизнь после смерти обратилась для него в погоню за чувствами. Скачки, в которых он тайно участвовал наравне с известными жокеями, бордели с толпой девиц, за горсть шиллингов готовых ублажать и мертвого, и веселящие порошки — все, что могло хоть как-то пробудить отмиравшую душу. И еще — поручения хозяина.
Забавно, при жизни Эндрю был свободен, и если кого и величали господином — то его самого. Но хмельной выстрел продувшегося до портов аристократа все расставил по местам: он — раб. И не только короля, приказы которого исполнял скорее по приязни и желанию, нежели по обязанности невольника. Собственный отец — вот кто стал главным хозяином и мучителем.
Воспоминания… Они наполняли нутро
Эндрю помнил ее — воздушную, нежную, с тонкой шеей с пульсирующей под бледной кожей голубой жилкой, с темными глазами, казалось, светившими изнутри. Кейт Феллери-Скотт. Ее имя он произносил вместо молитвы, едва открыв глаза, и шептал перед сном, их закрывая.
Пока Эндрю предавался размышлениям, в кабинет вбежал отец — растрепанная седая копна волос, клочковатая борода, потухший взгляд. Хотя нет — едва он видел свое лучшее творение, как в них разгоралась гордость.
— Задирай рукав, — не растрачиваясь на приветствия, выпалил отец, усаживаясь напротив Эндрю.
Послушно расстегнув запонки, он стащил ткань до локтя, открывая взору черные вздувшиеся нити на серой коже. Скривился, наблюдая, как отец оживленно нащупывает несуществующий пульс, вздыхает и тянется к ящику стола. За шприцем с такой же черной жидкостью, что течет в его жилах.
— Ты менял мне бульон неделю назад, — напомнил Эндрю, не скрывая усмешки.
— Разве? — Отец рассеянно уставился на затянувшиеся следы предыдущего укола. Правда, их там было с избытком — особо и не угадаешь, какой вчерашний, а какой — месячной давности. — Тогда зачем ты пришел?
А, правда, зачем он пришел? Поговорить? Этого и при жизни-то не получалось, если не считать восторженные или гневные монологи отца, узнавшего про чужие открытия из газет или научных журналов. Увидеть его? Нет. Эндрю воротило не то, что от его вида — от запаха, который он сам источал, и которым пропах отец — запахом смерти. Приторной вонью гниющих тел, мазутным «первичным бульоном» и еще какой-то гадостью, переливавшейся внутри механических слуг господина Норварда. В Эндрю отец лил только бульон, который, кстати, жалел для «чурбанов с выпученными глазами».
В этот миг вспомнилось приглашение для королей от некоего Шелди-Стоуна принять участие в аукционе. Этот дерзец рискнул позвать их высочества на торги, причем продавалась обычная девка! Правда, строгий почерк на серой бумаге гласил, что она не так просто, но кто поверит? Сам Эндрю, по воле отца восставший из мертвых, не верил ни в силу Бога, ни в колдовство. Но сейчас на язык не пришло ничего путного, кроме этой истории.
— Ты вроде как ученый…
— Именно так, — в его глазах заплескалось раздражение. В них почти читалось брезгливое: «Неужели он опять примется расспрашивать о том, чего не понимает?» Еще не забылось — как он кричал, выталкивая Эндрю на порог, стоило попросить рассказать — что он с ним сделал? И как сверлил злобными щелками глаз, когда к нему принесли окровавленного сына, пытавшегося самостоятельно разобрать механизм.