Опустошённый (You are Empty)
Шрифт:
Человек по своей натуре – существо ленивое, изнеженное. Родившись на свет, он должен выполнить своё предназначение. Но почему ему эволюция дала сомнения? Почему он так не уверен в себе, сомневается в правильности своего выбора? Почему он не использует свой потенциал на все 100 процентов? Я-то знаю: дело не в идеологии и не в личных проблемах. Дело в сущности самого человека. Лишь вычленив из него все сомнения, всю лень, весь страх, мы получим совершенство. Новый человек, человек коммунизма, существо, которое невозможно утомить или сломать. Из миллионов новых человек станет наше великое общество. А там – победа коммунизма близка.
А
В первый раз я понял, что особенный, когда мне было 9 лет. То был 1930. Индустриализация, коллективизация, «Головокружение от успехов». В то время, все эти слова для меня мало что значили. Отец был инженером, работал с утра до ночи, и я его почти не видел, мать была выписана по инвалидности и с той поры уделяла мне больше времени. Я никогда не выходил на улицу гулять или поиграть с мальчишками: я их пугал, да и сам пугался. Мать отдала меня в среднюю школу, где меня постоянно сторонились одноклассники, поскольку я был замкнутым ребёнком. Друзей, собственно, у меня и не было.
Мы шли по оживлённой улице, и я, вжав свою голову в плечи, изредка разглядывал идущих нам навстречу прохожих. Проблема была в том, что я вообще не видел людей. Они были похожи на железные монументы, вроде кранов, тракторов, трамваев и огромных труб, что дымили вокруг нашего города. Внутри людей с бешеным ритмом вращались какие-то шестерёнки, втулки, механизмы. Они не обращали на меня внимания, но тот противный скрежет, который они создавали, придавал мне изрядную долю страха.
Наконец, мы остановились у гастронома. Мать велела мне ждать на улице и никуда не уходить, а сама зашла в магазин. Я прислонился к стене, и закрыл уши руками, чтобы не слушать этих звуков. Я отвернулся от тротуара и прислонился к витрине соседнего магазина. Упёршись лбом в стекло, я тяжело дышал, и внезапно, подняв веки, посмотрел на витрину.
Маленький щенок. Он был так одинок, почти как я. Он не вызывал никакой во мне агрессии. Его глаза были настолько искренними и доверчивыми, что я, забыв о механизмах, прислонился к стеклу и улыбнулся.
Щенок словно говорил со мной. Мы были разделены толстым, как я тогда думал, стеклом, но мы понимали друг друга. Он радостно вилял хвостом, а я улыбался, казалось в первый раз в своей жизни. Казалось, прошла почти что вечность, что мы друг друга знаем.
Но тут, мамина рука крепко сжала мою, и мать отвела меня в сторону от зоомагазина. Я рванулся обратно, к своему другу, но мама не сдавалась. Она поволокла меня прочь от моего единственного друга. Это было так обидно и несправедливо для меня, что я заплакал. Мама не обращала на это внимания. Она давно привыкла к моим причудам.
Я заревел и вцепился в какую-то ограду. Мама стала ругаться и отрывать меня от ограды. Всё это время я не сводил взгляд от щенка. Он за стеклом тоже обеспокоился. Когда я стал вновь от него отдаляться, он, в отчаянии стал биться своей лобастой головой о стеклянную преграду, разделявшую нас. Каждый удар был сильнее предыдущего, и я слышал глухой стук. На стекле появилось кровавое пятно. Я заорал ещё громче, но мама была сильнее и оттаскивала
5. Катакомбы
Похоже, я вновь потерял сознание. Когда я очнулся, я увидел грубую кирпичную кладку потолка, едва освещаемую лампой на стене. Пахло сыростью и плесенью.
– Я в подвале. И, что самое главное, ещё жив.
Неизвестно, сколько я пробыл без сознания. Но, важное было то, что я оторвался от погони и не сильнопострадал от взрыва бочек с горючим. Теперь стоило осмотреться. Я поднялся с земли, подхватил свою берданку и принялся изучать подвал.
Эти катакомбы были выстроены ещё до войны. Вполне возможно, это делалось для срочной эвакуации предприятия, а сейчас было заброшено за ненадобностью. Впрочем, кто его знает.
Что до меня, здесь я чувствовалсебя вполне удобно. Во время войны вся моя клаустрофобия была убита страхом быть погребённым под этой бетонной кладкой от бесконечных бомбёжек и шастающих с поверхности фрицев. Мы спали, ели, сражались – жили практически всегда в подвалах.Глаза настолько привыкли к полумраку, что я без труда различал в нём человеческие силуэты. Теперь эти навыки пригодились сейчас. Кто же знал, что они пригодятся мне после войны?
Рука ощупывала полуразбитые кирпичные стены. Повесив на правое плечо ружьё, я взял левой рукой керосиновую лампу и теперь освещал себе путь вперёд. Как я и предполагал, подвал вёл в обширную систему тоннелей. В этих катакомбах было легко заблудиться. Они имели достаточно разветвлённую структуру. Я уже зашёл достаточно далеко, когда обернулся и понял, что уже не смогу вернуться назад.
Резкий писк, вернул меня из ступора. Ага, тут похоже наш главный враг!
За всю войну, проведённую в подвалах, мы уяснили, что главный враг жителей катакомб – вовсе не фашисты. Фрицы любили сидеть в тепле, слушать граммофон и пить берлинский кофе с конфетами на поверхности. А тем временем у нас, советских солдат, главным врагом были крысы. Они больно кусали, они воровали наши запасы продовольствия, они переносили всякую заразу вроде тифа или чумы. Мы воевали с ними, как могли. Жаль только, что как фрицев всех мы не истребили.
Я повернул голову, чтобы увидеть своих старых знакомых. В свете фонаря действительно показалась крыса. Но она была огромных размеров. Я никогда прежде не видел таких. Она была размером с крупную кошку. Красные глазки с яростью смотрели на меня.
– И ей явно не нравится моё присутствие.
Положив лампу на землю, я снял с плеча двустволку и, как следует, прицелился. Крыса, издав противный писк, бросилась на меня, и в этот момент я спустил курок. Крысу просто размазало по кирпичной кладке подвала. Однако я внезапно понял, что всё это было неспроста. Своим писком крыса призвала своих сородичей. Я услышал жуткую мешанину мерзких писков этих нелицеприятных грызунов. Направив на звук лампу, я ужаснулся. Их было несколько десятков. Некоторые были даже крупнее крысы, которую я убил. Они мчались прямо на меня.