Опустошители
Шрифт:
Детское личико, большие любопытные глаза, очки в роговой оправе. Неумело напомаженные губы надуты, словно от обиды, — но всякий покажется надутым, ежели таскать во рту полфунта нержавеющей проволоки.
На девочке был коротенький желтый плащишко и желтые резиновые сапоги. Наверное, ходила в прачечную кемпинга — под мышкой виднелся объемистый бельевой сверток. Пенелопа неслась вприпрыжку, стараясь поскорее убраться из-под моросящего дождя в спасительный сухой трейлер. Я распахнул дверцу VW и шагнул наперерез.
— Мисс Дрелль?
С подозрением
— В чем дело?
И попыталась обогнуть меня, стать поближе к трейлеру: на случай, если долговязый дядя попробует рычать и кусаться. Вполне разумное дитя...
— Если вы Пенелопа Дрелль, то вам весточка.
— Я не разговариваю с посторонними! — брякнула девица и, обернувшись в сторону передвижного домика, быстро спросила: — От кого?
— От вашего отца.
— От папы? Он...
— Пенни!
Женский голос, и долетел из распахнутых трейлерных дверей. Следовало бы мне поощрительно почесать себя за ухом. Я тщательно выбрал место, расположился так, чтобы миссис Дрелль быстро и легко увидала из окошка: к дочери пристают. Я давался диву: какого дьявола эта особа втянула в поганую передрягу девочку-подростка, неужели нельзя было оставить Пенелопу дома?
Девица поглядела исподлобья, пожала плечами, устремилась к матери. Я заторопился вдогонку.
— Миссис Дрелль?
Женщина потянулась было к распахнутой створке, собираясь отгородиться от непрошеного посетителя, но передумала и задержала руку.
— Да, — промолвила она утомленным голосом. — Что угодно?
— Войти на минутку.
— С какой стати?
— Здесь мокро, — сообщил я. — И, между прочим, почему бы вам не отослать Пенни к отцу? Она уже взрослая — достаточно взрослая, — чтобы в известной... пускай хоть малой, степени распоряжаться своей жизнью.
— 0-о! — сказала госпожа Коловорот, немного помолчав. — Какой проникновенный, вздрагивающий голос! Можно поверить, будто вы и впрямь детей любите.
Я рискнул и выпалил:
— Сотрясаюсь от омерзения при виде малолетних выродков! Но работа есть работа. Разрешите войти.
Формального разрешения не последовало, и я уже счел, что переборщил. Но раздался негромкий смешок, и дверь приоткрылась пошире, и я забрался в дом на колесах. Дверь затворилась.
Трейлер и впрямь казался уютной передвижной хижиной — причем весьма удобной. Двуспальная кровать, расположенная поперек у передней стенки. Умывальник, газовая плитка, посудный и платяной шкафы. Маленький удобный унитаз. Пространства свободного среди всех этих прелестей оставалось только для узкой ленты линолеума, покрывавшей полоску пола.
Пенни восседала на краешке постели, вытирая влагу с очков. Лишенное роговой оправы, ее лицо было невинным и каким-то беззащитным. Подрастет, подумал я, снимет проволоку с жевательного оборудования — и станет очень пригожей особой.
— Пенни, дорогая, извини. Я не считаю тебя малолетним выродком, но требовалось хоть немного встряхнуть матушку.
Девочка застенчиво покосилась и блеснула стальными скобками.
Предо мною стояла женщина, изменившая мужу, бежавшая с иностранным шпионом, выкравшая секретнейшие — так она полагала — бумаги. Весьма возможно, вылившая на человеческое лицо бутыль концентрированной серной кислоты. Всадившая в обугленную жертву чуть ли не фунт цианистого калия. И я предполагал узреть костлявое, злобное воплощение расчетливой ненависти, вурдалака с кошачьими зрачками. На худой конец, хотя бы современную версию леди Макбет.
Но я увидел просто-напросто высокую, хорошо сложенную, очень приглядную и — о бога бессмертные! — веснушчатую особу. Веснушчатую по-настоящему. Не просто слабенькая золотая россыпь на скулах и переносице, а старые, добрые, полновесные веснушки! Темно-каштановые волосы отливали бронзовым блеском, а лицо... Но я уже сказал: женщина была очень приглядна. В некоторых общественных кругах это считается недопустимым. Либо ты — рекламная красавица девяносто шестой пробы, либо — совершенное ничто. Промежуточные понятия отсутствуют.
Красавицей Женевьеву Дрелль назвать было невозможно. А хорошенькой — невозможно было не назвать. Особенно если сначала заставить улыбнуться. Я фотограф и знаю, о чем толкую.
Но Женевьева не улыбалась. Она пристально и недружелюбно изучала меня.
— Кто вы?
— Дэвид П. Клевенджер, сударыня. “П.” означает Прескотт, однако я не люблю этого имени.
— Весьма занимательно. Что вам угодно, мистер Прескотт Клевенджер?
— Передать Пенелопе известие от мистера Дрелля. Я сразу объявил об этом.
Девочка сидела на постели не шелохнувшись. Только вновь натянула очки, чтобы яснее видеть меня. Женевьева громко сказала:
— Мистер Дрелль и его известия не интересуют ни Пенелопу, ни, тем паче, меня.
— Сударыня, я слышу вас. Но Пенелопы что-то не слышу.
Серовато-зеленые глаза сузились.
— Вы полагаете, я вынуждаю ребенка... Пенни уехала по собственной доброй воле, верно, малышка? Сделала выбор. Так и передайте... мистеру Дреллю.
— В пятнадцать лет, сударыня, мне иногда случалось делать выбор, который отменяли вышестоящие родительские, учительские либо иные инстанции. По сей день им благодарен!
Женевьева Дрелль ответила:
— Мы с Пенни отлично понимаем друг друга. Передавайте известие, мистер Прескотт Клевенджер, если вам это велели. Удивляюсь, как это Дрелль решился на пять минут оставить ученые труды и вспомнить о нас? Поистине, изумления достойно! И Пенни, и мне казалось, о нашем существовании позабыли напрочь. Ну, чего же он просит?
— Пенелопу, — молвил я.
Девочка слегка заерзала позади. Я не обернулся. Я понятия не имел, чего на самом деле просит Герберт Дрелль. Возможно, доктор вообще не выносит сопливцев — даже собственных. Судя по рассказу Мака, это было весьма вероятно.